Каждая программа открывалась биением Бига на часах - магическим звуком свободы. Некоторые гениальные немецкие физики обнаружили способ определения атмосферных условий Лондона, основанный на крошечных различиях тона при прослушивании. Эта информация оказала ценную помощь Люфтваффе. Когда британская секретная служба увидела это, живые куранты знаменитых часов были заменены серией записанных курантов.

Чтобы следить за всеми необходимыми временами и временами, портативные, дешевые, но точные часы стали повсеместными. В городах ассирийцев, сасанидов или инков могло быть только несколько редких меридианов. В средневековых европейских городах обычно были только часы - гигантская машина времени, установленная на вершине высокой башни на городской площади. Эти часы были, как известно, неясными, но поскольку других не было, это не имело никакого значения. В настоящее время одна богатая семья имеет больше времени для измерения времени, чем во всей средневековой стране.

Сегодняшнее усилие должно быть сделано, чтобы не знать, в какое время это происходит, но не знать, в какое время это происходит. Обычно человек консультируется несколько раз несколько раз в день, поскольку почти все, что мы делаем, должно быть сделано вовремя. Будильник звучит, мы устанавливаем его на семь, ровно на пятьдесят секунд, мы замерзаем замороженный круассан в микроволновой печи, чистим зубы в течение трех минут, пока электрическая зубная щетка не издаст звуковой сигнал, а в семь и сорок мы прыгаем на поезде, который заставляет нас работать, мы бегаем по беговой дорожке тренажерного зала до тех пор, пока бипер не сообщит, что полчаса закончилось, в девятнадцать мы сидим перед телевизором, чтобы посмотреть наше любимое шоу, которое будет прервано на заранее установленных коммерческих объявлениях стоимостью в тысячу долларов в секунду и в конечном итоге мы избавляемся от всего нашего беспокойства по поводу терапевта, который испускает наши канты в течение пятидесяти минут канонической терапевтической сессии.

Брак между наукой и религией

Мы живем в технологическую эпоху. Многие убеждены, что наука и техника имеют ответы на все наши проблемы. Если мы позволим ученым и техникам выполнять свою работу, они создадут рай на Земле. Но наука - это не бизнес, который имеет место в высшем моральном или духовном плане, прежде всего в человеческой деятельности. Как и в других областях нашей культуры, наука формируется экономическими, политическими и религиозными интересами.

Наука - очень дорогое дело. Биолог, пытающийся выяснить, как работает человеческая иммунологическая система, требует лаборатории, пробирки, химикаты, электронные микроскопы, не говоря уже о лаборантах, электриках, водопроводчике и уборщике. Экономист, который пытается создавать финансовые продукты, должен покупать компьютеры, накапливать огромные объемы информации и разрабатывать сложные программы обработки данных. Археолог, который хочет понять поведение архаичных охотников-собирателей, должен совершать поездки в дальние страны, копать руины, датировать кости и окаменевшие артефакты.

За последние пятьсот лет современная наука добилась значительных успехов в значительной степени благодаря наличию правительств, бизнесменов, фондов и частных доноров, чтобы выделить миллиарды долларов на научные исследования. При составлении Вселенной, картировании планеты и каталогизации животного мира, эти миллиарды играли еще более важную роль, чем Галилео Галилей, Кристофоро Коломбо и Чарльз Дарвин. Если бы эти гены никогда не рождались, интуиции, которые у них были, вероятно, случились бы с другими.

Но, если бы не было адекватного финансирования, никакого интеллектуального блеска было бы достаточно, чтобы компенсировать его. Если бы Дарвин никогда не родился, например, сегодня мы могли бы приписать теорию эволюции Альфреду Расселу Уоллесу, который через несколько лет воспринимал естественный отбор независимо от Дарвина. Но если бы европейские державы не финансировали географические, зоологические и ботанические исследования во всем мире, ни у Дарвина, ни у Уоллеса не было бы необходимых эмпирических данных для разработки теории эволюции видов.

Вероятно, они даже не пробовали. Почему, в определенный момент, миллиарды долларов начались правительствами и деловыми людьми в лабораториях и университетах? В академических кругах многие наивно убеждены в чистой науке. Они считают, что правительства и магнаты дают им деньги альтруистично, чтобы они могли посвятить себя любому проекту, который они имеют в виду. Реальность субсидирования науки, очевидно, другая.

Большинство научных исследований субсидируются, потому что кто-то считает, что они способствуют определенной политической, экономической или религиозной цели. Например, в шестнадцатом веке правители и банкиры выделяли огромные ресурсы для финансирования географических экспедиций по всему миру, но даже не копейки для изучения детской психологии. Это объясняется тем, что правители и банкиры полагали, что открытие новых географических знаний позволило бы им завоевать новые земли и создать коммерческие империи, не видя никакой пользы в понимании умов детей.

В 1940-х годах США и советские правительства выделяли огромные ресурсы для изучения ядерной физики, а не подводной археологии. Они предположили, что изучение ядерной физики позволило бы ему разработать ядерное оружие, где подводная археология не помогла бы победить в войнах. Те же ученые не всегда осознают политические, экономические и религиозные интересы, контролирующие поток денег; многие ученые, по сути, выступают за чистое интеллектуальное любопытство. Однако ученым очень сложно диктовать научную повестку дня.

Если мы даже хотим финансировать чистую науку, которая не обусловлена ​​политическими, экономическими или религиозными интересами, это, возможно, будет невозможно. В конечном итоге наши ресурсы ограничены. Попросите члена конгресса выделить еще 1 миллион долларов Национальному научному фонду для фундаментальных исследований, и он справедливо скажет вам, лучше ли использовать эти деньги для обучения или предоставления временная налоговая нагрузка на проблемную отрасль в ее избирательном округе. Чтобы выделить ограниченные ресурсы, мы должны уметь отвечать на такие вопросы, как «Что важно?» Или «Что правильно?».

И это, конечно, не научные вопросы. Наука может объяснить, что существует в мире, как все работает, что может произойти в будущем. По определению, он не претендует на то, чтобы знать, что такое будущее. Ответы на такие вопросы ищут только религии и идеологии.

Рассмотрим следующую дилемму: два биологи в одном отделе, имеющие одинаковые профессиональные навыки, оба подали заявку на миллион долларов для финансирования своих текущих исследовательских проектов. Профессор Росси намерен изучить болезнь, которая поражает грудки коров, что приводит к снижению производства молока на десять процентов. Профессор Бьянки, с другой стороны, хочет изучить, страдают ли коровы умственно, когда они отделены от своих телят. Предполагая, что сумма денег ограничена и что финансирование обоих исследовательских проектов невозможно, какой будет финансироваться?

Ответ на такой вопрос не может быть научным ответом. Есть только политические, экономические и религиозные реакции. В современном мире очевидно, что у Росси больше шансов получить грант. Не потому, что болезни коровьего молока научно более интересны, чем бычий менталитет, а потому, что молочная промышленность, которая извлекает выгоду из таких исследований, имеет больший политический и экономический вес, чем лоббирование прав животных.

Вероятно, в индуистском обществе строгого соблюдения, в котором коровы священны или в очень ответственном обществе по правам животных, у профессора Бьянки были бы лучшие шансы. Но пока он живет в обществе, которое ценит экономический потенциал молока и здоровье своих граждан, а не чувства крупного рогатого скота, было бы полезно обогатить его исследовательское предложение, чтобы вспомнить такие предположения. Например, он мог бы написать: Депрессия коров приводит к сокращению производства молока.

Если мы понимаем ментальный мир молочных коров, мы можем разработать психиатрическое лечение, чтобы улучшить свое настроение, тем самым увеличив производство молока на десять процентов. Сама наука неспособна установить свои приоритеты. Он также неспособен определить, что делать с вещами, которые он обнаруживает. Например, с чисто научной точки зрения, неясно, что мы должны делать с нашим растущим знанием генетики. Должны ли мы использовать эти знания для лечения рака, создания породы генетически запрограммированных суперпользователей или создания огромных коров с молоком?

Очевидно, что либеральное правительство, коммунистическое правительство, нацистское правительство и капиталистическая многонациональная организация будут использовать одно и то же научное открытие для совершенно иных целей и что научная причина не будет определять выбор конкретного использования над другим.

Короче говоря, научные исследования могут процветать только в союзе с определенной религией или идеологией. Идеология оправдывает затраты на исследования. В свою очередь, идеология влияет на научную повестку дня и определяет, что делать с полученными открытиями. Итак, чтобы понять, как получилось, что человечество осознало бомбу Аламогордо и приземлилось на Луну - вместо многих других вещей недостаточно анализировать достижения физиков, биологов и социологов. Следует учитывать политические, идеологические и экономические силы, которые формируют физику, биологию и социологию, подталкивая их в определенных направлениях, а не в других.

Будда, Конфуций и Лао-Цзы - Введение Карло Пуини Будда, Конфуций и Лао-Цзе.дюву. Некоторых из основных религиозных доктрин. Сообщается, что Гингхис Хан, находившийся под его командованием, среди солдат и капитанов его многочисленной армии, людей разных религий, относился ко всем этим верующим с честной беспристрастностью; и что в определенные дни года он пошел предлагать и воздавать дань уважения священникам всей веры и посещать храмы, освященные всем культам, исповедуемым в его обширной империи.

Но поскольку тот, кто обладает драгоценным камнем большой цены, чье великолепие гасит друг друга, держит его с ревнивой тревожностью и не обращает внимания на другое; так что мы, обладающие единственно верным среди многих ложных религий, единственное доброе, согласно тому, что мы говорим, мы часто относились с большой диспропорцией, за большой счет науки, от каждого нашего культа, отличного от нашего; И, к сожалению, мы видели самую жестокую и жестокую религиозную нетерпимость среди христианских народов, чья религия основана на милосердии и любви к ближнему. - Мы даже отказались назвать своих чужих людей и богов своим именем; и с именами идолопоклонства и идолов, было не так часто обозначать каждого поклонника поклонения и объекты каждого поклонения, которое не было тем, кого мы исповедовали.