Джон Мильтон – известный общественный деятель, журналист и поэт, который прославился в период английской революции 17 века. Его влияние на развитие журналистики бесспорно, однако этим его вклад в культуру не ограничился. Он написал гениальную эпическую поэму, где впервые был изображен Сатана, которому хочется симпатизировать. Так зародился чрезвычайно популярный в наше время архетип, полюбившийся режиссерам, писателям и их многочисленной публике. Известно, что Джон Мильтон был верующим и хорошо знающим Библию, но так же следует помнить, что он интерпретировал библейские тексты по — своему. Поэт не переделывал сказания полностью, он лишь дополнял их. «Потерянный рай», в этом отношении, стал самым лучшим примером.

Имя «Сатана» с иврита переводится как «противник», «быть противником». В религии он является первым противником небесных сил, олицетворяет собой высшее зло. Однако если авторы евангелий выставляют его уродливым и порочным демоном, для которого зло – самоцель, то Мильтон наделяет своего героя разумными и даже справедливыми мотивами, вдохновившими его свергнуть Господа. Сатаниил, конечно, тщеславен и горд, его сложно назвать положительным героем, но его революционный пыл, отвага, откровенность пленяют читателя, заставляет усомниться в целесообразности божественного суда. Кроме того, судя по говорящему имени Люцифера и всеведению Бога, мы можем заключить, что небесный отец специально создал мятежного духа, чтобы устроить показательную расправу и укрепить свою власть. Согласитесь, тяжело обманывать владыку, который все про всех знает, значит, этот бунт был спланирован Творцом, и Дьявола, как жертву обстоятельств, жаль еще больше.

Мильтон, в «Потерянном рае» затрагивает тему противостояния, показывая антагонистичность Сатаны. Писатель не редко называет его Врагом. В людском сознании хорошо закрепилось, что чем сильнее недруг Господа, тем могущественнее последний из них. Писатель представляет Архиврага до его падения не только Архангелом, но и самым величайшим полководцем, способным управлять всем и вся, в том числе и третью Божьих войск. Так же автор подчеркивает мощь главного оппонента Всевышнего: «В тревоге, силы все свои напряг», «Во весь гигантский выпрямившись, рост» и др.

Мильтон, будучи революционером, не мог признать единовластие, монархию. Он изначально представляет Дьявола, как главного борца с тиранией Творца, присваивая первому титул этакого «героя». Он несмотря ни на что, идет к своей цели. Но поэт не позволяет выйти ему за четко обозначенные рамки и поразмыслить над другими вариантами существования в этом мире.

Все же мильтоновский Враг имеет человеческие качества, возможно, оставшиеся еще со времен служения Богу: «Его на казнь горчайшую: на скорбь // О невозвратном счастье и на мысль//О вечных муках…»

Князь тьмы, несмотря ни на что, действует по воле Отца, знающего все то, что он сделает на три шага вперед. Но даже будучи пораженным, Владыка теней не сдается, поэтому он заслуживает уважения. Даже оказавшись свергнутым в Ад, он говорит, что лучше быть правителем подземного мира, чем слугой на небесах.

Мильтон показал Зло, которое, несмотря, ни на что, не предаст свои убеждения, даже отправившись навеки во тьму. За это образ Сатаны так понравился творческой интеллигенции, которая вновь и вновь посвящает ему выдающиеся произведения.

Сатана Мильтона и Прометей Эсхила – что общего?

Примерно в 444-443 годах до нашей эры, древнегреческий драматург Эсхил написал знаменитую трагедию «Прометей прикованный». В ней была рассказана история близкого к престолу Зевса титана, который пострадал от рук Бога из-за своих убеждений.

Проведя аналогию, можно сказать, что Мильтон создал Сатану по образу и подобию героя Эсхила. Пригвождение к скале, вечные муки, которые телу доставляет птица, пожирающая печень, свержение в тартар не могут поколебать твердость духа исполина и заставить его смириться с Божьей тиранией. Нектары, пиршества, наслаждения, жизнь на Олимпе не имеют для свободолюбивого великана никакого смысла, ведь это возможно лишь при условии абсолютной покорности Громовержцу.

Титан восстает против всемогущей и беспрекословной власти ради свободы, как и Люцифер в «Потерянном рае». Нежелание подчиниться Творцу, стремление к воле, гордыня, не позволяющая властвовать над собой – ведь все это отразилось и в мильтоновском Дьяволе. Как Враг, так и Прометей до своих бунтов, были приближены к Владыке. Будучи сверженными, они остаются верны своим взглядам.

Оба персонажа, что величественный гигант, что Архивраг обретают свою независимость в поражении. Они сами устраивают себе рай из ада, а из неба — тьму …

Библейские мотивы

Библейские мотивы являются, своего рода, стержнем для многих литературных произведений. В разное время они, так или иначе, интерпретируются, наполняются новыми деталями, но суть их всегда остается одинаковой.

Мильтон впервые нарушает принятые в обществе трактовки ветхозаветных сюжетов, тем самым отступая от церковных догм. Эпоха революций, смены жизненных укладов, ценностей и понятий — все это и многое другое заставляет по-другому взглянуть на добро и зло, показанные в образах Всевышнего и Дьявола.

Противопоставления: добро — зло, свет — мрак, Отец – Люцифер — вот на чем построена пьеса Мильтона. Сцены из райского сада переплетены с описанием войны между войсками Врага и ангелами. Терзания Евы, совращенной уговорами Злого духа, сменяются чередой эпизодов, в которых изображены страдания будущих людей.

Поэт облачает Князя тьмы в змею, показывает его злым и мстительным, угождая церкви, но при этом он так же подчеркивает величественность его фигуры. Изображая главного недруга Творца, поэт выходит за библейские рамки. Мильтоновский Бог не является положительным героем, он выступает за полное и беспрекословное подчинение, Люцифер же стремится к свободе и познанию, как и первые люди. Мотив совращения автор переиначил: по его мнению, произошел не обман, а прозрение человека, который тоже выбрал независимость и познание.

Помимо мятежа Беса, в «Потерянном рае» так же показана история Адама и Евы. В центре произведения картина успешного соблазнения и падения Божьего творения. Но, несмотря на удачу Демона, победу одерживает Всевышний, давая людям шанс на исправление.

Внешне поэма похожа на священное писание. Однако, образы Архиврага и Отца, их схватки далеко не схожи с ветхозаветными сказаниями. Так, например, средневековые фантазеры и христиане наделяли Сатану омерзительными чертами, чего мы не можем увидеть у Мильтона.

В библии совращением людей занимался змей, хитрейший из всех зверей созданных Господом, а в поэме эта задача была возложена на Сатану, обратившегося в животное.

Исходя из всего вышесказанного, можно сказать, что Мильтон взял Священный сюжет за основу своего творения и дополнил его более яркими элементами.

История Адама и Евы

Одной из главных сюжетных линий «Потерянного рая» является небезызвестная история о человеческом грехопадении.

Сатана решает разрушить самое чистое и святое место на земле — Эдемский сад, чтобы подчинить своей воле первых земных людей. Обратившись змеей, он совращает Еву, которая, вкусив запретного плода, делится им с Адамом.

Мильтон, следуя библейскому сюжету, считает, что попробовав плод предложенный Сатаной, человечество начало свой тернистый путь в божественному прощению, но, стоит заметить, что поэт не признает греха в содеянном. Он вкладывает в эту историю философский смысл, показывая жизнь до и после согрешения.

Благодать в райском саду, чистота и непорочность, отсутствие хлопот, волнений, постоянное пребывание в незнании — вот как жили люди до того, как вкусили яблоко раздора. После содеянного человеку открывается новый, совершенно иной мир. Будучи изгнанными, божьи дети открыли для себя привычную нам реальность, в которой царит жестокость, а на каждом углу подстерегают трудности. Поэт хотел показать, что крах Эдема был неизбежен. Он считал, что райская жизнь – иллюзия, она не соответствует истиной сущности человека. До грехопадения их существование было не полным, например, они не обращали внимания на свою наготу и не питали друг к другу физического влечения. После в них проснулась та, близкая нашему пониманию, любовь.

Мильтон показывает, что в изгнании люди обрели то, чего не имели раньше – знания, страсти, разум.

Вопрос о «свободной воле» в произведении

В Библии говорится о грехопадении, как о нарушении главной Божией заповеди, неповиновении человека, что и дало повод для изгнания из Эдема. Мильтоновское же прочтение этой истории показывает согрешение, как утрату людьми бессмертия, но при этом, сохранение свободомыслия и разума, которые чаще служат во зло человеку. Однако это его право – обратить их, куда угодно.

В произведении затрагивается вопрос о человеческих несчастьях. Мильтон находит их в людском прошлом, говоря, что верит в независимость и разум, которые помогут людям избавиться от всех бед.

Адам в произведении наделен красотой, умом, богатым внутренним миром, в котором есть место страсти, чувствам, а так же свободной воле. У него есть право выбора. Именно благодаря этому фактору молодой человек может разделить наказание за ослушание со своей любимой и получить полную свободу воли.

Мильтон показывает грехопадение, как реализацию свободы выбора, которую Бог даровал людям. Избирая благочестивый образ жизни, человек сможет вновь обрести Рай и искупить первородный грех.

Образ Адама

Адам был первым мужчиной, которого сотворил Всевышний, а также он является прародителем всего людского рода.

Автор показывает его мужественным, мудрым, смелым и к тому же обаятельным. В целом, праотец в «Потерянном рае» представлен, как рассудительный и благодетельный пастырь Евы, которая слабее его и в физическом, и в интеллектуальном плане.

Поэт не обошел стороной и внутренний мир героя. Он является проекцией божественной гармонии: упорядоченный и лишенный недостатков мир, полный созидательной энергии. Адам даже производит впечатление зануды, да того он неиспорченный и правильный: слушает ангелов и не ведает сомнений.

Мильтон, в отличие от других писателей, не считал человека игрушкой в руках Бога. Поэт превозносит чувство «свободной воли» главного героя, говоря, что именно оно помогает людям двигаться вперед.

Однако рядом с небесными существами образ «царственного» прародителя людей, созданный Мильтонам, теряется. Разговаривая с ангелами, он показан, как человек вопрошающий или, более того, безгласный. Чувство «свободной воли», вложенное в героя, растворяется, и Адам готов соглашаться со всем, что ему говорят ангелы. К примеру, во время беседы с Рафаилом о мироздании, архангел резко прерывает его вопросы, говоря о его человеческой сущности и о том, чтобы он не пытался познать тайны вселенной.

Мы видим человека, вмещавшего в себя все лучшее: храбрость, «свободную волю», мужество, обаяние, рассудительность. В то же время он трепещет перед сильными мира сего, не перечит им и лелеет в сердце готовность навсегда остаться рабом иллюзий. Только Ева вдохнула в него решимость противиться власти Творца.

Изображение Рая и Ада в поэме

В поэме Мильтона непосредственную роль играет природа во всем своем многообразии. Она изменяется вместе с чувствами персонажей. Например, во время спокойной и беззаботной жизни в Эдеме показана гармония в мире, но стоило людям преступить наказ Бога, как в мир приходит хаос и разрушения.

Но самым контрастным является изображение Рая и Преисподнии. Насколько мрачным и сумрачным показан Ад, настолько безликим и серым на его фоне выглядит Небо. Никакие ухищрения не помогли Мильтону сделать декорации царствия Божьего яркими и красочными.

Однако следует заметить, что изображение Эдема намного краше и детальнее прорисовано, чем описание Небесного Царства. Большое внимание было уделено именно природе земного Рая: высокие деревья, переплетавшиеся кронами, обилие разнообразных плодов и зверьков. А так же, свежий воздух, «Которым даже Океан — старик… наслаждается». Сад постоянно требовал заботы своих обитателей, поэтому первые люди могут претендовать на звание первых в истории колхозников: им тоже не платили денег и выдавали оклад едой. Такая бессодержательная и однообразная жизнь претит автору, поэтому он ад освобождению людей.

Мильтон изобразил мрачный, но в то же время чудесный Ад, а так же, светлый и не менее великолепный Рай. Не вооруженным глазом видно, насколько огромна и необъятна палитра красок, содействующая описанию этих двух миров.

Проблема персонализации «дьявола» в мировой культуре

Первое упоминание Сатаны приходится примерно на VI век, это изображение Дьявола на фреске в Египте. Там он был показан, как обычный ангел, ничем не отличающийся от других.

На рубеже тысячелетий отношение к нему резко изменилось. Это произошло в связи с тем, что для прикрепления верующих к их вере самым простым методом являлось запугивание. Церковь внушала ненависть и страх к Бесу, поэтому его внешний вид должен был быть отвратительным.

В Средневековье жизнь простолюдина, притесняемого со всех сторон церковью и правительством, так или иначе, заставляла человека кинуться в объятия падшего ангела, найти хоть и злого, но друга или соратника. Нищета, голод, чума и многое другое повлекло за собой создание культа Дьявола. Кроме того, слуги церкви тоже внесли свой вклад, отличаясь отнюдь не благочестивым поведением.

На смену этой эпохе пришло Возрождение, которое смогло разрушить уже устоявшийся образ Врага – чудовища.

Мильтон избавил Дьявола от рогов и копыт, сделал его величественным и могущественным падшим ангелом. Именно такое представление о Недруге Божьем, которое дал нам поэт, прочно закрепилось в умах людей. На основе Библии автор именует его «Князем тьмы», подчеркивая или даже гиперболизируя его бунт против Бога. Также в образе Врага подчеркиваются деспотизм, властность, надменность. Его обуяли гордыня и тщеславие. Сатана восстал против Господа, но погубил весь людской род. Хотя… как сказать? Мильтон полагает, что он погубил того пресмыкающегося и неуверенного в себе колхозника, который и не жил толком, а служил золотой рыбкой в аквариуме. Зато он создал того человека, которого все мы знаем по себе: многогранную личность с противоречивым и сложных характером, способную на что-то большее, чем сельскохозяйственный труд.

Автор очеловечил Темного лорда, наделив его человеческими качествами: эгоизмом, гордыней, стремлением властвовать и нежеланием подчиняться. Так он изменил представление о Зле, заложенное Церковью и теоретиками религии. Кроме того, если допустить, что Дьявол – жертва предопределения Бога, мальчик для битья, то мы уже начинаем ему сопереживать, так как ощущаем себя такими же обманутыми и покинутыми. То есть, образ Люцифера стал настолько реальным и похожим на человека, что стал близким писателям и читателям.

Все мы помним очаровательных и оригинальных Люциферов: Мефистофель Гете, Адвокат Дьявола, Воланд Булгакова, Ученик Дьявола Бернарда Шоу, Огненный Ангел Брюсова, Люцифер Алистера Кроули, Капитал Нойз МС, Лорд Генри Уайльда. Все они не внушают страха, скорее, притягивают и внушают свою правду, причем, весьма убедительно. Иногда нам кажется, что именно они – истинные носители справедливости. Зло дает свободу мысли и фантазии, и подходить под его стандарты гораздо проще и приятнее, чем коленопреклонение в статусе раба божьего. Дьявол покоряет цинизмом, неприкрытой гордостью и вечным духом противоречия, которые пленяют критически настроенных людей. Бог, как и все положительное и слишком уж ограниченное моральными запретами, менее популярен в народе, особенно в пору постмодернизма, когда безверие стало нормой жизни и не преследуется, а религиозная пропаганда ослабла. В неоднозначности интерпретации образа Сатаны, в человеческой тяге к запретному, и заключается проблема персонификации дьявола в мировой культуре. Зло выглядит привлекательнее, понятнее и ближе, чем добро, и от этого эффекта не могут избавиться художники.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Введение

Библейские мотивы являются своего рода знаковыми символами, которые в ту или иную эпоху приобретают различную интерпретацию, наполняются различны содержанием. Вся история литературы, собственно, в том или ином случае апеллирует к этим мотивам. Роль Мильтона в этом обращении к ветхозаветным сюжетам особа. Именно он впервые нарушил традиционность трактовки библейских мест, позволив свою интерпретацию и свое отношение и тем самым отступив от церковной схемы. Можно сказать, с него берет начало тема трансформации библейских сюжетов в литературе как способ выражения новых отношений и ценностей, возникших в обществе.

Эпоха, в которую жил Мильтон – эпоха революций, смут, казней, эпоха начавшейся смены общественно-экономического уклада с феодального на капиталистический и, соответственно, смены многих привычных представлений, отношений и ценностей. Эта эпоха требовала пересмотра многих идеалов. Она продемонстрировала относительность казавшихся незыблемыми понятий, в том числе понятия добра-зла, воплощенных в образах Бога-дьявола. Этим можно объяснить возникший интерес к переосмыслению библейской онтологии и ее смыслов. До этого библейские тексты, учитывая их исключительный авторитет, воспринимались лишь как тексты культовые, религиозные. Мильтон одним из первых подошел к Библии как к литературному феномену. Наиболее талантливо попытку пересмотра ветхозаветных сюжетов воплотил Мильтон. Его «Потерянный рай» сразу после выхода в свет и до сих пор вызвал и вызывает множество споров, сомнений и дискуссий. Невозможно перечислить литературу, посвященную проблемам, затронутым в поэме, системе созданных в ней образов, используемых художественных рядов и т. п. Тут и П. Б. Шелли, и Г. Лессинг, и В. Белинский, и А. Аникст, и Р. М. Самарин, и Честертон и многие другие. Мы ограничимся ссылками на тексты вышеперечисленных авторов. В своей работе мы рассмотрим один из аспектов поэмы – трансформацию в ней библейского сюжета.

Актуальность темы вызвана как сложностью и важностью затронутых Мильтоном проблем, большой художественной ценностью поэмы, мерой ее воздействия на последующий литературный процесс, так и противоречивостью многих суждений по ее поводу, непрекращающимися дискуссиями, касающихся проблематики поэмы, а также сильно возросшим в последнее время вниманием к библейским реминисценциям. Цель исследования – определить основные модели мильтоновской поэмы в контексте их отхождения от церковной трактовки.

1. Генезис библейской истории о грехопадении

Сюжет об Адаме и Еве, соблазненных Сатаной, был довольно распространен в литературе XVI-XVII веков. Р. М. Самарин упоминает о том, что кроме одной из мистерий Андреини, трагедия голландца Вондела о Люцифере вплотную подходила к этому сюжету ("Князь тьмы" представал в виде царственного и гордого мятежника), а драма другого голландского писателя XVII века, Гуго Гроция, известного законоведа и историка, посвящена истории грехопадения. В поэме «Потерянный рай» (1667) Дж. Мильтон внес в трактовку этих образов новое содержание.

Поэма, состоящая из 12 книг, вмещает две сюжетные линии, тесно связанные между собой единой задачей. Одна сюжетная линия касается вселенского плана и повествует об извечной борьбе между Сатаной и Богом, подробно останавливаясь на истории мятежа Сатаны против Бога и на их войне, закончившейся поражением Сатаны и его превращением из ангела в гнусного беса. Вторая сюжетная линия – земная, повествует о начале безгрешной человеческой жизни в аду в лице Адама и Евы, их соблазнении Сатаной, падении и изгнании из рая. Центральный эпизодом поэма является успешная попытка Сатаны испортить и погубить лучшее и любимое творение божье – человека, покорив его своей властью. Сатане это удается. Но победа остается все-таки на стороне его противника – Бога, так как, даже изгнав из рая согрешившего человека и его подругу, Бог оставляет им возможность исправиться, в конечном итоге духовно восторжествовать над Сатаной.

Сама поэма заканчивается трагической картиной изгнания людей из Эдема. Внешне, как видим, замысел поэмы соответствует библейской интерпретации. Однако подача событий, художественные средства, с помощью которых Мильтон описывает Сатану и Бога и их столкновение, его отношение к событиям выступают далеко за ортодоксально принятые. Поэма написана белым стихом и изобилует живописанием ярких колоритных сцен. При этом Мильтон отступает от библейского изложения легенды. В Библии описанию сцены грехопадения людей посвящена глава 3 «Бытии». Вместо Сатаны там фигурирует Змей, который «был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь» (Бытие, 3:1).

В Книге Бытия змей еще является животным, а на протяжении всего Ветхого Завета Вельзевул упоминается только в качестве божества идолопоклонников. Свое антибожественное значение и роль антибога Сатана обретает в библейском мифотворчестве после вавилонского пленения. И если в Библии и позднее новозаветных текстах облик сатаны был неопределен, то средневековая фантазия и христианская теология наделяла Сатану уродливой внешностью, обладающей то исполинским телом, то чудовищным смешением антропоморфных и животных черт, то многорукостью и т. п. Пасть Сатаны часто оказывается тождественной с входом в ад, так что попасть в ад - означает быть "сожранным Сатаной".

Католицизм обратил Сатану в своеобразную систему народного воспитания "от обратного", наделив его столь ужасающей наружностью и резким запахом.

"Я увидал, как некий дьявол черный
Вверх по крутой тропе бежит от нас.
О, что за облик он имел злотворный!
И до чего казался мне жесток,
Раскинув крылья и в ступнях проворный"

(Данте. Божественная комедия. Ад).

Различные животные черты (свиные клыки, копыта, крылья летучей мыши, змеиное жало, козлиные ноги и т. д.) соединялось с волосистым, обгорелым телом и непременной хромотой – свидетельством падения с неба. Вообразить Сатану отвратительным требовали ненависть и страх к нему, которые внушала и которых требовала церковь. Отступления от этого правила в Средние века очень редки. Как мы увидим, мильтоновский Сатана обладает совершенно иной наружностью.

2. Трансформация библейского сюжета в поэме Мильтона «Потерянный рай»

Поэма Мильтона построена на противопоставлениях, антиномиях - света и тьмы, добра и зла, Бога-Сатаны. Светлые и страстные сцены в Эдеме перемежаются с гигантскими описаниями битв между ангелами и воинством Сатаны, о которых Адаму по поручению Бога рассказывает архангел Рафаил. Эти сцены сменяются в свою очередь остропсихологическими эпизодами, в которых Мильтон рисует переживания Евы, поддавшейся уговорам Сатаны, чувства Адама, из любви к Еве решающегося на смертный грех – вкусить запретный плод с дерева познания добра и зла. И опять психологическая тема сменяется чередой картин, в которых перед Адамом проходит будущая жизнь человечества, страдания и деяния его детей, его потомства, первые события человечества.

Сатана отходит на второй план поэмы. Мильтон, повествуя о людях, о результатах их первого непослушания, производит обзор всей человеческой истории. Сюжет поэмы часто теряется в рассуждениях, отступлениях, а затянутые и витиеватые фразы соседствуют с фразами искусно отточенными и лаконичными. В целом Мильтон выступает, по наблюдению Р. М. Самарина, “как наследник лучших традиций Ренессанса. Его демонический Сатана весьма близок к елизаветинским героям, особенно к титанам Марло или злодеям из пьес Тёрнера и Форда. Царственные и плотски прекрасные образы его людей напоминают о наготе возрожденческой пластики и живописи. Сцены боя между бесовским и небесным воинством, наверное, навеяны некоторыми работами Тинторетто. Вся структура "Потерянного рая" говорит о прямом следовании традициям ренессансного эпоса, опирающегося на вергилиевский канон с его тремя измерениями: небеса - земля – ад”.

Изображение человеческой истории у Мильтона выполнено в духе классицистической стилистики, к концу поэмы переходящей в концепцию. «Но, - там же отмечает Р. М. Самарин, - в поэме бушует и другое начало - дерзкий поэтический хаос, связанный с Сатаной и его фантастическим миром, на фоне которого происходят его приключения и развертываются баталии небесных и преисподних сил. Эти гигантские фрагменты, контрастирующие с пасторальными эпизодами Эдема, близки к визионерской поэзии барокко, что проявляется и в стилистической сложности, и системе сравнений, посредством которых создан образ Сатаны: он и фрегат, несущийся на всех парусах, и гигантский гриф с огромными крыльями, и башня, и сосна, и жаба, и даже пороховой взрыв. Образ Сатаны часто переходит в символ», в метафизическую эмблему.

"Пусть ад, но я в нем первый".
"Прими, о бездна, нового владыку.
Здесь я свободен".

В угоду христианской доктрине Мильтон изображает его злым и мстительным, вселяет то в жабу, то в змея. Однако в своем непокорном величии он предстает прекрасным, а Мильтон чаще всего возвеличивает его грандиозную трагическую фигуру. Трактовка образа главного врага Бога в поэме Мильтона выходит за рамки библейской концепции.

Вслед за мрачным изображением падения ратей Сатаны раскрывается полная динамики картина кипучей деятельности мятежных ангелов, которые торопятся превратить свое новое жилище – ад в столицу Сатаны, увенчанную великолепным зданием Пандемониума. Созидательная деятельность сатанистского воинства противостоит в поэме акту спокойного божеского творения.

Его Сатана мрачен и горд. Бог разверз перед ним пустыню скорби и смерти, океан неугасимых огней, страну бедствий и вечных стонов, но гордое непреклонное лицо Сатаны, опаленное небесной молнией, бесстрастно и полно презрения к победителю. "Вечный непримиримый враг с вечной жаждой мести". Он повержен, но неуничтожен. Блейк сказал о Мильтоне, что он принадлежал к дьявольскому племени, сам о том не подозревая. В битве с архангелом Михаилом Сатана выступает, подобно башне; а в своих страданиях и природе приближается к человеку. Так, в бою он был ранен, и при этом пурпурная жидкость вытекала из его эфирного существа.

Белинский увидел в Сатане "апофеозу восстания против авторитета". Бальзак назвал "Потерянный рай" поэтическим оправданием мятежа. Мильтон, по его словам, хотел написать поэму о свободе выбора, о тяжком пути к новому и неизбежной плате за него, о суровом опыте непослушания. Однако Сатана, дерзко замысливший восстание против Бога, выдвинулся в поэме на первый план, затмив собой стоика Адама.

Сатана в поэме - то огненная пирамида, то коршун, то "конь, грызущий удила", то лев и тигр. У поэта не нашлось достойных красок для Бога, но палитра его обильна для Сатаны. Он не может скрыть тайного влечения к поверженному ангелу. Вся эмоциональная сфера его образов кричит, тащит в его сторону.

"... Познанье им запрещено?
Нелепый, подозрительный запрет!
Зачем ревниво запретил Господь
Познанье людям? Разве может быть
Познанье преступленьем или смерть
В себе таить? Неужто жизнь людей
Зависит от неведенья?"

"... Добро! Познать его так справедливо! Зло!
Коль есть оно, зачем же не познать,
Дабы избегнуть было легче? Вас Господь
По справедливости карать не может,
А ежели Господь несправедлив,
То он не Бог, и ждать не вправе Он
Покорности и страха; этот страх
Пред страхом смерти должен отступать.
Зачем его запрет? Чтоб запугать,
Унизить вас и обратить в рабов..."

Многозначительность вековечных вопросов, терзающих человечество, заложена в символике библейской легенды. Причина запрета Богом познания неясна. И, как прочитывается у Мильтона, добр ли он вообще? Бог запретил познание? Сатана мстит ему совращением людей. Он тоже не понимает. Не отвечая прямо на вопросы, Мильтон придает им свою окраску, устами Сатаны выражая собственные сомнения.

"И что такое боги? Почему
Не стать богами людям, разделив
Божественную пищу? Божества первичны;
этим пользуясь, твердят,
Что все от них. Сомнительно весьма!
Я вижу, что прекрасная Земля,
Согрета Солнцем, производит все,
Они же - не рождают ничего.
А если все от них, - кто ж в это Древо
Вложил познание Добра и Зла,
Так, что вкусивший от его плода
Без их соизволенья, в тот же миг
Премудрость обретает? Чем Творца
Вы оскорбите, знанье обретя?
Чем знанье ваше Богу повредит?"

Правда, выиграло ли человечество от познания добра и зла? Адам, словно отвечая на этот вопрос, говорит:

«Добро и зло познали мы: Добро
Утратили, а Зло приобрели»

Мильтоновского Бога нельзя назвать положительным образом. И Адам его пресен, что, в общем-то, как говорилось, не соответствовало первоначальному замыслу поэмы. Сатана с его воинством должен был олицетворять отрицательную и всеобщую идею неправоты, а Бог с архангелами - положительные идеалы и всеобщую идею справедливости. Но эмоциональный перевес оказался на стороне Сатаны с его воинством. Сознавал ли это сам автор? Бог-отец, Всевышний, Иегова остался где-то за пределами воображения. Он бесплотен, в эфирном мире иногда раздается лишь его голос, и только. В поэме и он и его воинство суть абстракции. Бог не имеет лика. И он не внушает симпатий. Мильтон не нашел убедительных объяснений всем его жестокостям. И, прежде всего, смысла первородного греха, повлекшего за собой утрату рая и смертность. Смысл греха по Мильтону - в обретении разума, лишившего человека покоя и счастья.

Правда, Лессинг в набросках продолжения "Лаокоона" дает несколько иное объяснение смысла такого соотношения мильтоновских фигур: дело не в том, пишет он, что Мильтон представил Сатану "слишком сильным и отважным". Богу Мильтона "не нужны те усилия, которые приходится прилагать для достижения своих намерений Сатане, и он остается безмятежным и спокойным перед лицом самых яростных действий и предприятий своего врага". Вот это спокойствие, дескать, и оказывается непоэтичным. В этом есть доля истины, ведь и рай Данте не столь впечатляющ, как ад. В данном перекосе изображения, впрочем, - специфика искусства как такового, призванного поддерживать интерес изображением страстей, конфликтов, раздирающих драм, противоречий, смятений, борьбы.

В первой песне Мильтон произносит крамольную фразу: "зажги в сердце моем свет, дабы смог я оправдать в глазах человека твои деяния". Умиленный слабохарактерный Адам, типичный раб божий, и тот в своем разговоре с Богом выражает протест и неприятие самой божеской природы. "Но что же обо мне ты думаешь?» - говорит ему Бог.

"Вполне ли я блажен?
Ведь я во всей Вселенной одинок
Извечно и не ведаю нигде
Подобного и - менее всего -
Мне равного"

Весь ужас одиночества Бога, вознесенного над всеми (а несчастья такого рода еще ни разу не были предметом художественного изображения), горше которого трудно представить, для Адама неприемлем. И Адам отвечает:

"Ты совершенен Сам в Себе, и нет
В Тебе изъяна. Человек не так
Устроен; совершенствуется он
Лишь постепенно, ищет посему
Подобного себе..."

Сатане удается соблазнить людей именно потому, что он лучше понимает их. Иногда он принимает облик Ангела, блистая красотой. Бог для него - тиран, которого воспевают, раболепствуя, подобострастные ангелы, достойные лишь его презрения. Он горд подобно Прометею, но у него нет благородства последнего, Сатана оскорблен в своем личном достоинстве, и, тем не менее, его наблюдения точны и умны, он умело пользуется неопределенностью замыслов Бога, отчего бунт его выглядит привлекательным. "Я прикоснулся, я вкусил - и жив". Иными словами, Сатана у Мильтона более человечен. Именно ему оказывается доступным чувство, которого не знает суровый пуританский бог Мильтона - жалость.

Сатана и его приверженцы связаны узами верности и единодушия. Поэт подчеркивает, что падшие ангелы "и в померкшей славе верны остались Сатане". Иное на небесах, где царствует безжалостная непреложность. Р. М. Самарин человечность Сатаны видит в "его неукротимом бунтарском духе, в его готовности переносить муку и вновь кидаться в роковое соревнование со своим непобедимым, но от этого тем более ненавидимым противником". "Образ Сатаны, - по его мнению, - очеловечен еще и тем, что он показан в изменении, в развитии. Один из ангелов, он становится их вождем только в силу того, что восстает против бога. В битвах со своим противником он обретает свое заманчивое и угрюмое обаяние... Сила Сатаны Мильтона именно в том, что он, при всей своей титаничности, человечен. Его гордыня, его ненависть, его властолюбие, его страстность, его смелость - это черты человеческие, но только во много раз усиленные поэтической фантазией Мильтона" .

В отличие от обрисовки бога Сатана Мильтона портретизирован. Если в "Возвращенном рае" он прежде всего искуситель, и никаких других черт в нем нет, то Сатана в "Потерянном рае" приближается к романтическим образам в своей импозантности, многогранности и двойственности.

По мнению B. Белинского, возвеличение Сатаны над Богом было у Мильтона непреднамеренным, представляя апофеозу восстания против авторитета. Если перечислять положительные стороны Сатаны Мильтона, то нельзя пройти мимо того, что, вдохновленный желанием сокрушить непререкаемый авторитет Бога, Сатана не подавляет своих сподвижников своей властью. В лагере мятежных ангелов царит своеобразная "демократия", которая проявляется в изображении "совещаний" адских духов. Бог же - это закостеневший в пуританской суровости античный громовержец.

"И все же нельзя сказать, что поэма Мильтона есть полное опровержение религиозного мировоззрения, - читаем у А. Аникста. - Бог является у поэта воплощением определенных моральных принципов, которые были ему дороги. Сатана, при всей своей человечности, страстности и свободолюбии, все же, как он сам говорит, "добру служить не будет никогда". Бог представляется Мильтону абстрактным воплощением принципа добра; образ его, правда, не возбуждает человеческих симпатий, но он символизирует утверждение положительных начал жизни, в отличие от Сатаны, который, по замыслу поэта, должен быть абстрактным воплощением зла. Но в том-то и дело, что между замыслом и его воплощением возникло существенное расхождение. Мильтон вышел за пределы схемы, согласно которой в Боге выражались добрые начала жизни, а в Сатане - зло... Результатом этого явилось противоречие, составляющее существенную черту всего произведения в целом: пуританин Мильтон стоит на стороне Бога, республиканец Мильтон отдает все свои симпатии бунтарю Сатане". До Мильтона такого Сатаны еще не было.

Сложные противоречия, отразившиеся в замысле поэмы, сказались в ее образной системе. Есть противоречие между ее гигантскими, часто хаотическими картинами и стройной ученой композицией в духе традиции эпопеи Возрождения. Образ Сатаны часто переходит в символ, в эмблему, близкую к эмблематике английских «поэтов-метафизиков» и поэтов голландского и немецкого барокко в религиозной лирике.

Наконец, следует остановиться на паре Адам-Ева. У Мильтона Адам согрешает из благородства, дабы не оставить Еву одну, а разделить вместе с ней все тяготы наказания. Если Ева согрешает из любопытства, легкомыслия, незнания, то Адам грешит из любви, зная, на что идет. Этим Мильтон одновременно поднимает значимость его поступка и одновременно суровость Бога, знающего о том, но тем не менее не учитывающего, как бы сейчас сказали, смягчающие вину обстоятельства. Отступает Мильтон от библейского сюжета и в трактовке самой сути наказания. Бог лишает Адама и Еву безмятежности бездумного существования, изгоняя из Эдема в мир тягот и труда и делая Эдем недоступным более для них. Однако смерть, ждущая людей за пределами рая, является неотъемлемым следствием не наказания, а прорыва ангела Смерти из ада в земной мир по пути, с трудом, смелостью и необычайной ловкостью проложенному Сатаной.

Учитывая вышесказанное, можно выделить несколько направлений трансформации Мильтоном библейского сюжета в поэме «Потерянный рай»:

1) трансформация сути противостояния антагонистичной пары Бог-сатана (Бог – за абсолютное подчинение без права на познание; Сатана – за свободу выбора, познание и отстаивание чувства собственного достоинства – гордость);
2) трансформация образов Адама и Евы;
3) трансформация сути и мотивов согрешения первых людей;
4) трансформация образа Сатаны;
5) введение красочных сцен битв между Богом и Сатаной (отсутствующих в Библии), создание своего рода хроники Первого Бунта;
6) изображение ада как сотворенного Сатаной и обустроенного им первоначально голого Места (Сатана изображен как сотворец);
7) введение самостоятельного персонажа Смерти, прорвавшегося на Землю по пути Сатаны (а не данной как наказание Бога);
8) изображение грехопадения как проблемы свободы выбора;
9) введение психологического аспекта (как в образ Сатаны, так и первых людей).

Поэт размышляет о причине непослушания первой четы людей, которые нарушили единственный запрет Творца всего сущего и были изгнаны из Эдема. Вразумлённый Духом Святым, поэт называет виновника падения Адама и Евы: это Сатана, явившийся им в облике Змия.

Задолго до сотворения Богом земли и людей Сатана в своей непомерной гордыне восстал против Царя Царей, вовлёк в мятеж часть Ангелов, но был вместе с ними низринут с Небес в Преисподнюю, в область кромешной тьмы и Хаоса. Поверженный, но бессмертный, Сатана не смиряется с поражением и не раскаивается. Он предпочитает быть владыкой Ада, а не слугой Неба. Призывая Вельзевула, своего ближайшего соратника, он убеждает его продолжать борьбу с Вечным Царём и творить лишь Зло вопреки Его державной воле. Сатана рассказывает своим приспешникам, что вскоре Всемогущий создаст новый мир и населит его существами, которых возлюбит наравне с Ангелами. Если действовать хитростью, то можно захватить этот вновь созданный мир. В Пандемониуме собираются на общий Совет вожди воинства Сатаны.

Мнения вождей разделяются: одни выступают за войну, другие - против. Наконец они соглашаются с предложением Сатаны проверить истинность древнего предания, в котором говорится о создании Богом нового мира и о сотворении Человека. Согласно преданию, время создания этого нового мира уже пришло. Коль скоро Сатане и его ангелам закрыт путь на Небеса, следует попытаться захватить вновь созданный мир, изгнать или переманить на свою сторону его обитателей и так отомстить Творцу. Сатана отправляется в рискованное путешествие. Он преодолевает пучину между Адом и Небесами, а Хаос, её древний владыка, указывает ему путь к новозданному миру.

Бог, восседающий на своём наивысшем престоле, откуда Он прозревает прошлое, настоящее и грядущее, видит Сатану, который летит к новозданному миру. Обращаясь к своему Единородному Сыну, Господь предрешает падение Человека, наделённого свободной волей и правом выбора между добром и злом. Всемогущий Творец готов помиловать Человека, однако прежде тот должен понести наказание за то, что, нарушив Его запрет, дерзнул сравниться с Богом. Отныне человек и его потомки будут обречены на смерть, от которой их может избавить лишь тот, кто пожертвует собой ради их искупления. Чтобы спасти мир. Сын Божий выражает готовность принести себя в жертву, и Бог-Отец принимает её. Он повелевает Сыну воплотиться в смертную плоть. Ангелы небесные преклоняют главы перед Сыном и славословят Ему и Отцу.

Тем временем Сатана достигает поверхности крайней сферы Вселенной и скитается по сумрачной пустыне. Он минует Лимб, Небесные Врата и опускается на Солнце. Приняв облик юного Херувима, он выведывает у Правителя Солнца, Архангела Уриила, местонахождение Человека. Уриил указывает ему на один из бесчисленных шаров, которые движутся по своим орбитам, и Сатана спускается на Землю, на гору Нифат. Минуя райскую ограду, Сатана в облике морского ворона опускается на вершину Древа Познания. Он видит чету первых людей и размышляет над тем, как погубить их. Подслушав беседу Адама и Евы, он узнает, что им под страхом смерти запрещено вкушать от плодов Древа Познания. У Сатаны созревает коварный план: разжечь в людях жажду знания, которая заставит их преступить запрет Творца.

Уриил, спустившись на солнечном луче к Гавриилу, охраняющему Рай, предупреждает его, что в полдень злой Дух из Преисподней направлялся в образе доброго Ангела к Раю. Гавриил выступает в ночной дозор вокруг Рая. В куще, утомлённые дневными трудами и чистыми радостями священной брачной любви, спят Адам и Ева. Ангелы Итуриил и Зефон, посланные Гавриилом, обнаруживают Сатану, который под видом жабы притаился над ухом Евы, чтобы во сне подействовать на её воображение и растравить её душу необузданными страстями, смутными помыслами и гордыней. Ангелы приводят Сатану к Гавриилу. Мятежный Дух готов вступить с ними в борьбу, но Господь являет Сатане небесное знамение, и тот, видя, что его отступление неминуемо, уходит, но не отступается от своих намерений.

Утром Ева рассказывает Адаму свой сон: некто, подобный небожителям, соблазнил её вкусить плод с Древа Познания и она вознеслась над Землёй и испытала ни с чем не сравнимое блаженство.

Бог посылает к Адаму Архангела Рафаила, чтобы тот поведал ему о свободной воле человека, а также о близости злобного Врага и его коварных замыслах. Рафаил рассказывает Адаму о Первом мятеже на небесах: Сатана, воспылавший завистью за то, что Бог-Отец возвеличил Сына и нарёк Его помазанным Мессией и Царём, увлёк легионы Ангелов на Север и убедил их восстать против Вседержителя. Один лишь Серафим Абдиил покинул стан мятежников.

Рафаил продолжает свой рассказ.

Бог послал Архангелов Михаила и Гавриила выступить против Сатаны. Сатана созвал Совет и вместе с сообщниками придумал дьявольские машины, с помощью которых оттеснил войско Ангелов, преданных Богу. Тогда Всемогущий послал на поле битвы своего Сына, Мессию. Сын отогнал Врага к ограждению Небес, и, когда их Хрустальная Стена разверзлась, мятежники упали в уготованную им бездну.

Адам просит Рафаила рассказать ему о сотворении этого мира. Архангел рассказывает Адаму, что Бог возжелал создать новый мир и существ для его заселения после того, как Он низверг Сатану и его приспешников в Ад. Всемогущий послал Сына своего, Всезиждущее Слово, в сопровождении Ангелов вершить дело творения.

Отвечая на вопрос Адама о движении небесных тел, Рафаил осторожно советует ему заниматься лишь такими предметами, которые доступны человеческому разумению. Адам рассказывает Рафаилу обо всем, что помнит с мига своего сотворения. Он признается Архангелу в том, что Ева обладает над ним неизъяснимой властью. Адам понимает, что, превосходя его внешней красотой, она уступает ему в духовном совершенстве, однако, невзирая на это, все её слова и поступки кажутся ему прекрасными и голос разума умолкает перед её женской прелестью. Архангел, не осуждая любовных наслаждений брачной четы, все же предостерегает Адама от слепой страсти и обещает ему восторги небесной любви, которая неизмеримо выше земной. Но на прямой вопрос Адама - в чем выражается любовь у небесных Духов, Рафаил отвечает неопределённо и вновь предостерегает его от размышлений над тем, что недоступно разуму человека.

Сатана под видом тумана снова проникает в Рай и вселяется в спящего Змия, самого хитрого из всех созданий. Утром Змий находит Еву и льстивыми речами склоняет её к тому, чтобы она вкусила плодов с Древа Познания. Он убеждает её, что она не умрёт, и рассказывает о том, как благодаря этим плодам сам он обрёл речь и разумение.

Ева поддаётся уговорам Врага, вкушает запретный плод и приходит к Адаму. Потрясённый супруг из любви к Еве решается погибнуть вместе с ней и также преступает запрет Творца. Вкусив плодов, Прародители чувствуют опьянение: сознание теряет ясность, а в душе пробуждается чуждое природе безудержное сладострастие, на смену которому приходит разочарование и стыд. Адам и Ева понимают, что Змий, суливший им неизбывные восторги и неземное блаженство, обманул их, и упрекают друг друга.

Бог посылает на Землю своего Сына судить ослушников. Грех и Смерть, прежде сидевшие у Врат Ада, покидают своё прибежище, стремясь проникнуть на Землю. Идя по следам, проложенным Сатаной, Грех и Смерть воздвигают мост через Хаос между Адом и новозданным миром.

Тем временем Сатана в Пандемониуме объявляет о своей победе над человеком. Однако Бог-Отец предрекает, что Сын победит Грех и Смерть и возродит Его творение.

Ева, в отчаянии от того, что на их потомство должно пасть проклятие, предлагает Адаму немедленно отыскать Смерть и стать её первыми и последними жертвами. Но Адам напоминает супруге про обетование, согласно которому Семя Жены сотрёт главу Змия. Адам надеется умилостивить Бога молитвами и покаянием.

Сын Божий, видя искреннее раскаяние Прародителей, ходатайствует о них перед Отцом, надеясь, что Всемогущий смягчит свой суровый приговор. Господь Вседержитель посылает Херувимов во главе с Архангелом Михаилом, чтобы изгнать Адама и Еву из Рая. Перед тем как исполнить приказание Бога-Отца, Архангел возводит Адама на высокую гору и показывает ему в видении все то, что произойдёт на Земле до потопа.

Архангел Михаил рассказывает Адаму о грядущих судьбах рода людского и объясняет данное Прародителям обетование о Семени Жены. Он говорит о воплощении, смерти, воскресении и вознесении Сына Божия и о том, как будет жить и бороться Церковь до Его второго Пришествия. Утешенный Адам будит спящую Еву, и Архангел Михаил выводит чету из Рая. Отныне вход в него будет охранять пылающий и непрестанно обращающийся меч Господень. Ведомые промыслом Творца, лелея в сердце надежду о грядущем избавлении рода людского, Адам и Ева покидают Рай.

Пересказал

Джон Мильтон. «Потерянный рай»

JOHN MILTON. PARADISE LOST

Of Man"s first disobedience, and the fruit Of that forbidden tree, whose mortal taste Brought death into the World, and all our woe, With loss of Eden, till one greater Man Restore us, and regain the blissful seat, Sing, Heavenly Muse, that on the secret top Of Oreb, or of Sinai, didst inspire That shepherd who first taught the chosen seed In the beginning how the heavens and earth Rose out of Chaos: or, if Sion hill 10 Delight thee more, and Siloa"s brook that flowed Fast by the oracle of God, I thence Invoke thy aid to my adventurous song, That with no middle flight intends to soar Above th" Aonian mount, while it pursues Things unattempted yet in prose or rime. And chiefly Thou, 0 Spirit, that dost prefer Before all temples th" upright heart and pure, Instruct me, for Thou know"st; Thou from the first Wast present, and, with mighty wings outspread, 20 Dove-like sat"st brooding on the vast Abyss, And mad"st it pregnant: what in me is dark Illumine, what is low raise and support; That, to the height of this great argument, I may assert Eternal Providence, And justify the ways of God to men. Say first — for Heaven hides nothing from thy view, Nor the deep tract of Hell — say first what cause Moved our grand Parents, in that happy state, Favoured of Heaven so highly, to fall off 30 From their Creator, and transgress his will For one restraint, lords of the world besides? Who first seduced them to that foul revolt? Th" infernal Serpent; he it was whose guile, Stirred up with envy and revenge, deceived The mother of mankind, what time his pride Had cast him out from Heaven, with all his host Of rebel Angels, by whose aid, aspiring To set himself in glory above his peers, He trusted to have equalled the Most High, 40 If he opposed; and, with ambitious aim Against the throne and monarchy of God, Raised impious war in Heaven and battle proud, With vain attempt. Him th" Almighty Power Hurled headlong flaming from the ethereal sky, With hideous ruin and combustion, down To botomless perdition, there to dwell In adamantine chains and penal fire, Who durst defy th’ Omnipotent to arms. Nine times the space that measures day and night 50 To mortal men, he, with his horrid crew, Lay vanquished, rolling in the fiery gulf, Confounded, though immortal; but his doom Reserved him to more wrath; for now the thought Both of lost happiness and lasting pain Torments him: round he throws his baleful eyes, That witnessed huge affliction and dismay, Mixed with obdurate pride and steadfast hate: At once, as far as Angel"s ken, he views The dismal situation waste and wild; 60 A dungeon horrible, on all sides round, As one great furnace flamed; yet from those flames No light, but rather darkness visible Served only to discover sights of woe, Regions of sorrow, doleful shades, where peace And rest can never dwell, hope never comes That comes to all, but torture without end Still urges, and a fiery deluge, fed With ever-burning sulphur unconsumed. Such place Eternal Justice had prepared 70 For those rebellious; here their prison ordained In utter darkness, and their portion set, As far removed from God and light of Heaven As from the centre thrice to th" utmost pole. Oh, how unlike the place from whence they fell!

Поэма Джона Мильтона «Потерянный рай» входит в программы вузовских курсов истории зарубежной литературы XVII—XVIII веков и истории литературы Англии. Имеющиеся литературоведческие работы об этом произведении на русском языке требуют уточнений и комментариев, главным образом связанных с трактовкой образа Сатаны и постановкой актуальных проблем изучения. Предлагаемые материалы приглашают к наблюдениям за своеобразием проблематики и жанровыми особенностями поэмы.

Основные рубрики ориентируют студента, приступающего к изучению текста поэмы, в ее содержании и проблематике. Для обсуждения предлагаются проблемы, каждая из которых может быть рассмотрена более или менее подробно по усмотрению преподавателя и в связи с теми задачами, которые ставятся на семинаре, а также в связи со склонностями и индивидуальными интересами студентов. Некоторые из предложенных проблем (1,3,6,7) позволяют обобщить знания, полученные в курсах истории зарубежной литературы, рассмотреть творчество Дж. Мильтона в более широком контексте, увидеть его в связи с проблемами, актуальными для современников, показать, как Дж. Мильтон включается в разработку ренессансной проблематики. Все поставленные проблемы ориентированы на работу с текстом поэмы, на поиск ответов в мильтоновских формулировках и способах выражения авторской мысли.

Отдельные вопросы требуют углубленного рассмотрения философско-лингвистических проблем, получивших отражение в тексте поэмы. Одним из самых сложных и интересных в их числе оказывается вопрос о природе Слова — творящего, Божественного и данного разумным созданиям, которое можно использовать по своему усмотрению во благо или во зло. Именно этот аспект обсуждения кажется нам наиболее привлекательным в среде студентов-лингвистов и филологов. И именно его мы расшифровываем, приводя возможный ход разговора.

СЮЖЕТНЫЕ ХОДЫ. КЛЮЧЕВЫЕ МОМЕНТЫ

Книга I. Начало первой книги выполняет роль Предисловия к поэме, в котором определяются ее проблематика и временные границы: там говорится, что в произведении будут рассмотрены события от грехопадения Человека до искупления его вины Христом, принявшим смерть во имя спасения Человечества. На самом деле временные рамки поэмы оказываются сдвинутыми по сравнению с заявленным планом.

Повествование в ней начинается с низвержения с небес восставшего против Бога Сатаны, а далее и эта граница сдвигается к моменту сотворения мира (кн. VII) — вот самое раннее из описываемых событий. Заканчивается действие в поэме изгнанием из Рая Адама и Евы (XII), а самые поздние сведения о жизни на Земле содержатся в рассказе Архангела и едва доходят до Великого потопа. Таким образом, правомочнее было бы предположить, что, во-первых, автор воспринимал «Потерянный рай» и «Возвращенный рай» как дилогию, которой предпослан общий Пролог; во-вторых, что ему было важнее определить в первых строках суть происходящего — от падения до спасения, а не его хронологию.

Стремясь определить, с чего же началось грехопадение, автор обращается к моменту низвержения Сатаны и тому, как, придя в себя после многодневного беспамятства от удара, падшие ангелы проводят совет о том, как им действовать дальше.

Книга II. В ходе совета, который проводит Сатана, вырабатывается новая тактика противостояния Небесам: вести скрытую войну, попытаться разрушить гармонию Божественного замысла, склонив к сомнению и непослушанию новое творение Бога — Человека. С этой целью Сатана начинает свой путь к новому миру. Пробравшись к воротам ада, которые охраняются Смертью (в английском языке «смерть» мужского рода) и Грехом (в английском языке «грех» женского рода), он обещает вызволить обоих, отдав им новый мир, который обещает отыскать. Полет Сатаны начинается с падения в бездну, из которой его выталкивает пролетающая комета; лишь получив этот сильнейший импульс, он справляется с неизмеримым, непреодолимым пространством и, с величайшим напряжением своих огромных крыл, выравнивает свой полет. Приближаясь к Божественному миру, он попадает из мира Хаоса в мир Природы, идея которой у Мильтона сопряжена с гармонией и порядком.

Книга III. Приближение Сатаны к новому миру не оказывается незамеченным Богом, который сообщает Сыну о том, что ему известно о замысле Врага и что Он позволит этот замысел осуществить: Сатане будет позволено проникнуть в мир Человека, совершенство которого следует подвергнуть испытанию. Сразу же известно, что Человек не устоит. Но как бы ни было жаль новое творение, вмешаться в события — значило бы подвергнуть сомнению неукоснительный закон свободы воли. Человеку предстоит пережить грехопадение и стать смертным. Вновь обрести Небо он сможет только при условии, что кто-нибудь добровольно отдаст за него свою жизнь. Бог-Сын не задумываясь предлагает свою жизнь в обмен на спасение Человека и поражает своим величием Отца.

Приближающийся к новому миру Сатана поражен его гармонией. Он размышляет о том, как устроен мир, какую роль в нем играет Солнце, и о том, какой из блещущих шаров назначен Человеку.

Книга IV. Сатана поражен видом Рая на Земле. Красота рождает в нем раскаяние. Но он упорствует в своем высокомерии и нежелании уступать. Второе сильнейшее впечатление на него оказывает вид первых людей. Он сознается себе в том, что готов их полюбить за совершенство, но считает, что его долг как предводителя падших ангелов довести до конца задуманное. Сатана слышит разговор людей у Древа Жизни, растущего рядом с Древом Познания, обдумывает связанный с ним запрет и останавливается в своих планах на том, чтобы разжечь в людях жажду Знания. Первая его попытка воздействовать на Еву через сон, внушив ей смутные думы и досаду, оказывается не доведенной до конца. Его вторжение обнаруживают Ангелы-хранители. Сатанинская попытка склонить их на свою сторону, обвинив в раболепстве перед Богом, встречает решительный отпор: в ответ его обвиняют в раболепстве, соединенном с лицемерием:

And thou, sly hypocrite, who now wouldst seem Patron of liberty, who more than thou Once fawned, and cringed, and servilely adored Heaven"s awful Monarch? Wherefore, but in hope To dispossess him, and thyself to reign? — 957—961.

Книга V. Ева рассказывает Адаму сон, в котором Сатана ей обещал, что она станет богиней, вкусив плод с Древа Познания. Адам рассуждает о роли Воображения в союзе с Разумом и в оппозиции к нему:

In thee can harbour none, Created pure. But know that in the soul Are many lesser faculties, that serve Reason as chief. Among these Fancy next Her office holds; of all external things, Which the five watchful senses represent, She forms imaginations, aery shapes, Which Reason, joining or disjoining, frames All what we affirm or what deny, and call Our knowledge or opinion; then retires Into her private cell when Nature rests. Oft, in her absence, mimic Fancy wakes To imitate her; but, misjoining shapes, Wild work produces oft, and most in dreams, III matching words and deeds long past or late. — 99—113.

К первой чете приходит Архангел Рафаил, чтобы ответить на вопросы Адама об устройстве мира и природе Человека. Он рассказывает об ангельской сущности, о том, что ангелы имеют обоняние, осязание, слух и зрение. Пищу они сжигают, устраняя все ненужное, «претворив / Телесное в бесплотное». Рафаил произносит ключевые слова о природе Человека:

God made thee perfect, not immutable And good he made thee; but to persevere He left it in thy power, ordained thy will By nature free, not over-ruled by fate Inextricable, or strict necessity. — 524—528.

На расспросы Адама о Враге Архангел рассказывает о споре Сатаны с Серафимом Абдиилом о природе Власти и возвышающей, достойной и унижающей подчиненности:

Природа и Господь Один закон гласят: повелевать Достоин Тот, кто подданных превысил Достоинством. Но истинное рабство Служить безумцу или бунтарю, Который на Владыку восстает, Его превосходящего во всем. Пер. Арк. Штейнберга

Сатанинское сомнение в мудрости Божественного закона основано на том, что никто не помнит своего рождения, и сводится к неверию в то, что Ангелы созданы Богом, а не самозародились и не равны ему своей первозданностью (853—871). Книга VI. Единственная книга, написанная по законам классической героической поэмы, описывает сражение небесных ратей с армией Сатаны. Архангел Рафаил рассказывает Адаму о сатанинском замысле создания сверхмощного оружия из частиц вещества, добытого из огненных недр Земли, и его реализации (472—494). О том, как на подмогу Архангелам, чьи силы пришли в смятение под напором нового оружия, пришел Бог-Сын, как была одержана победа и Сатана низвержен с Небес. Так происходит возврат к началу поэмы.

Книга VII. Архангел Рафаил рассказывает Адаму о возникновении замысла сотворения нового мира и его осуществлении после низвержения Сатаны. До того как Бог начнет творить мир Словом, Бог-Сын выполнит общеинженерный замысел:

Вот, прекратя пылающих колес Вращенье, взял он циркуль золотой, — Изделие Господних мастерских, — Чтоб рубежи Вселенной очертить И прочих созидаемых вещей; И, в центре острие установив, Другим концом обвел в кромешной тьме Безбрежной бездны — круг и повелел: — До сей черты отныне, мир, прострись! Твоя окружность и граница— здесь!— 224—231.

Бог Словом творит мир, отделяя Свет от Тьмы (242—248), Твердь от Вод, населяет мир растениями, рыбами и животными. В седьмой день творения вместо Слова звучит музыка (592—599).

Заканчивается книга славословием Всевышнего, в котором одним из наиболее великих его качеств называется способность обращать зло во благо. Книга VIII. Адам рассказывает Архангелу о своих первых впечатлениях от мира, о том, как знание о мире и природе вещей входило в него. Он задается вопросом о сущности Знания. Архангел говорит ему о мудрости устройства мира, о непостижимости Божественного замысла и о бесполезности попыток познать то, что не дано узнать Человеку Богом, о мудрости неведения, умении «не отравлять / Тревожным суемудрием — услад / Блаженной жизни». Бог позволяет лишь догадываться людям об устройстве мира и приоткрывает свои секреты, смеясь над потугами людей разобраться в них:

Все мирозданье предоставил Он Любителям догадок, может быть, Над ними посмеяться возжелав, Над жалким суемудрием мужей Ученых, над бесплодною тщетой Их мнений будущих, когда они Исчислят звезды, создавать начнут Модели умозрительных небес И множество придумывать систем, Одну другой сменяя, им стремясь Правдоподобность мнимую придать. — 72—82.

В разговоре с Богом Адам, наблюдая парность всех существ, спрашивает о своем одиночестве и получает ответ о том, что создан по подобию Божию, а он един. Адам сомневается в справедливости услышанного (но его сомнение находится в пределах веры) и утверждает, что Божественная природа совершенна и самодостаточна, а человеческая ищет подобного себе. Бог творит для него Еву. Адам размышляет о природе земной Любви, ее человечности.

Сатанинское рассуждение об обретении Власти в корне отличается от того, что говорил о природе Власти Серафим Абдиил:

Жаждущий достичь Вершины власти должен быть готов На брюхе пресмыкаться и дойти До крайней низости. Who aspires must down as low As high he soared, obnoxious, first or last, To basest things. — 169—171.

Вживаясь в Змея, Сатана встречает Еву и лживо сообщает ей о том, что вкушал плоды с Древа Познания и не только не умер, но и обрел дар Слова. Ева поддается искушению. Более всего ей хочется стать мудрой. Она собирается скрыть свой поступок от Адама, блаженствовать одна и быть знающей. Но ее существование отравляет мысль о том, что она, вероятно, как это было обещано, стала смертной, может умереть, а для Адама сотворят другую жену. У нее вызревает решение: Адам должен разделить ее участь. Адам сражен признанием Евы, но готов умереть вместе с ней. Земля стонет при грехопадении (782—784).

До грехопадения Адам определяет сущность природы человека и говорит о невозможности проникновения Зла помимо его собственной воли:

The danger lies, yet lies within his power; Against his will he can receive no harm. But God left free the Will; for what obeys Reason is free; and Reason he made right, But bid her well beware, and still erect, Lest, by some fair appearing good surprised, She dictate false, and misinform the Will To do what God expressly hath forbid. — 349—356.

Книга Х. На Небесах печалятся по поводу грехопадения Человека, но скорбь растворяется в глубоком сострадании и не нарушает блаженства. Изменения происходят в человеческой природе:

Love was not in their looks, either to God Or to each other, but apparent guilt, And shame, and perturbation, and despair, Anger, and obstinacy, and hate, and guile. — 111—114.

Бог провозглашает вечную вражду между людьми и змеями. Назначает Адаму добывать хлеб в поте лица, а Еве рожать в муках. Бог-Сын одевает людей в шкуры умерщвленных животных.

Разделенные огромными расстояниями с Сатаной, Грех и Смерть чувствуют, что им пора покинуть Ад и двинуться на Землю, и выстраивают крепчайший мост, соединяющий Ад и Землю. Грех считает, что, отвергнув мир, Творец отдал его во власть Сатаны и теперь ему придется делиться своей властью. Сатана возвращается в Ад, держит речь в тронном зале и ждет рукоплесканий, но вместо этого слышит шипение обратившихся в змей своих соратников.

Бог говорит о том, что должен впустить в мир Смерть, чтобы «всю мерзость вылизать и грязь пожрать» (629—632). С приходом Смерти в мир «зверь восстал / На зверя, птицы кинулись на птиц, / И рыбы ополчились против рыб». По повелению Бога ангелы сдвигают на 20 градусов ось Земли, отчего меняется климат, воцаряются засухи и стужи.

Адам казнится своей участью и упрекает Бога в том, что не просил его о своем создании, и готов молить о превращении в прах. Но он понимает, что ему придется принять теперешние условия жизни, которые он считает безмерно трудными. Он сознает, что не принял бы подобных упреков от собственного сына, так как производил бы его на свет не желанием, а естеством: "Yet him not thy election, / But natural necessity, begot" — 764—765. Адам пытается осознать, что такое небытие и каковы соотношения между Богом и Смертью: если Бог — творец всего сущего, мог ли он произвести на свет Смерть: "lest all I cannot die (...)/ who knows / But I shall die a living death? / Can he make deathless death?" — 783, 787—798. Приходит осознание того, что стать смертным — это не значит перестать существовать в момент грехопадения, а жить с ужасающим чувством конечности собственного бытия: "death be not one stroke, as I supposed, / Bereaving sence, but endless misery." — 809—810.

Ева готова умолять Небеса о том, чтобы наказана была лишь она одна. Она предлагает Адаму не иметь потомства, «прожорливую Смерть перехитря», или покончить с собой без малодушного ожидания Смерти. Но Адам вспоминает: Богом назначено, что потомство Евы размозжит голову Змия, значит, чтобы отомстить Сатане, нельзя отказываться от наследников.

Книга XI. Сердца четы просветляются. Бог-Сын говорит о том, что плоды, выстраданные и рожденные сердцем человека, ценнее плодов на любом из райских деревьев. — 22—30. Бог дает понять, что лишает Человека блаженства не из жестокости, а для того, чтобы врачевать тот изъян, который возник при грехопадении. — 57—71. И Смерть отсрочена для того же: «Много дней / Даровано тебе, дабы ты мог, / Раскаявшись, посредством добрых дел / Исправить зло». — 254—255. При этом Человеку дается совет «Чересчур / Не прилепляться всей душой к вещам, / Которыми не вправе обладать». — 288—289.

Для того чтобы научить Адама быть мудрым в земном бытии, Архангел Михаил являет перед ним картины будущего, жизнь на Земле до Великого Потопа, пороки, которым станет предаваться человечество, множество смертей, которые придется пережить. И рассказывает об искусстве жить. Самое жестокое, что ждет Человека, — необходимость пережить свою молодость, красоту и силу. Жизнь из него будет уходить по капле. Научиться жить — значит уметь не влюбляться в жизнь, но и не ненавидеть ее: "Nor love thy life, nor hate, but what thou liv"st / Live well." — 553—554. Главное — помнить, что он «создан / Для высшей цели, чистой и святой» (to nobler end, / Holy and pure, conformity divine." — 607—608). Архангел показывает Адаму жизнь стана «мастеров и чтителей искусств», которые между тем «пренебрегают / Своим Творцом» и отвергают его дары. Архангел видит их «источник бед / В изнеженности женственной мужчин, / Которым нужно (...) / Врожденное достоинство хранить». — 634, 636. Затем Адаму предстоит увидеть племя воителей, которые совершают «дела великого геройства, но отвергнув правдивые достоинства», и как справедливый акт он воспринимает насыпаемый Богом Великий Потоп.

Книга XII. Архангел Михаил продолжает свой рассказ о земном существовании людей, о сути грехопадения и новых прегрешениях перед Богом. Он говорит о том, как люди задумают штурмовать Небеса, возжелав сравняться с Богом, начнут строить Вавилонскую башню, за что Бог накажет их, смешав языки, послав многоязычье и разноголосье непонятных слов. — 370—379.

Архангел объясняет Адаму, что врачеванье изъянов, порожденных грехопадением, будет болезненным. В ответ на то, что Человек отверг дарованную ему высшую истинную Свободу добровольного служения силам Небес, «Бог / В расплату подчинит его извне / Тиранству самозваных вожаков». Людей «Лишат свободы внешней, вслед за тем, / Когда они утратят, согрешив, / Свободу внутреннюю».

Законы, установленные Богом, лишь высвечивают греховность Человека, но не искореняют грехов и не искупают их. Искупление может принести только праведная кровь, пролитая за грешников. — 284—290. Законы существуют только для земной жизни и готовят к восприятию извечной Истины при переходе от плоти к духу,— 297—299, — когда вся Земля вновь станет Раем, который превзойдет Эдем. — 463—465.

Архангел Михаил и Адам утверждают и восхваляют способность Бога, названную в конце VII книги, преображать Зло в Добро. — 487—489, 565—573. Адам признает высшим благом «Повиновение, любовь и страх / Лишь Богу воздавать (...) только от него / Зависеть». — 561—564. Понимание этого Архангел Михаил объявляет высшим Знанием:

Постигнув это — знаньем овладел Ты полностью и не питай надежд На большее, хотя бы имена Всех звезд узнал и всех эфирных сил, Все тайны бездны, все, что создала Природа, все, что в Небе, на Земле, В морях и воздухе сотворено Всевышним. — 575—581.

И призывает Адама подкрепить это Знание делами и Любовью к ближним — «она — душа / Всего». — 583. Архангел называет качества, с помощью которых Человек, утративший Рай, сможет обрести «иной / Внутри себя, стократ блаженный Рай»:

Only add Deeds to thy knowledge answerable; add faith; Add virtue, patience, temperance; add love, By name to come called Charity, the soul Of all the rest: then wilt thou not be loth To leave this Paradise, but shalt possess A Paradise within thee, happier far. — 581—587.

Ева рассказывает о сне, навеянном ей Богом, дарующем успокоение. — 611—614. Она считает благом покинуть Рай вместе с Адамом: «Остаться же одной — равно / Утере Рая». Адам и Ева «Как странники, (...) рука в руке» покидают Рай: "They, hand in hand, with wandering steps and slow, / Through Eden took their solitary way." — 648—649.

ТЕМАТИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

Концепция Бога в поэме:

Справедливый. IV, 997-1000.

Всемогущий. II, 362-366, III, 372-374, 377.

Всевидящий.

Способный обращать Зло в Добро. VII, XII, 561—573.

Концепция Человека. IV, 287, 321, 360, V, 497, 524-534. IX, 344-356.

Человеческое достоинство. IV, 489—491, 618—619, XII, 69-71.

Свобода воли. XII, 79—95, 561—573. Законы, данные Богом. XII, 284-290, 297-299.

Предназначение женщины. IV, 635—648.

Человеческая красота. IX, 452—465.

Значение сна. IV, 801-817, V, 107-123, XII, 595-596, 611-614.

Значение молитвы. V, 471—490.

Отношение к Власти. VI, 176-186, IX, 168-171, XII, 575-582.

Отношение к Знанию. VII, 103-106, 121-130, VIII, 66-69-80. 100-110, 120-140, 182-187.

Человек осознает себя. VIII, 251—280.

Человек обретает речь. VIII, 271.

Отношение к Любви. I, 567-620, IX, 483-487, X, 111-114, 145, XII, 581-589.

Изменение в природе Человека при грехопадении. IX, 1053-1058.

Изменения во взаимоотношениях полов. X, 898—908.

Природа Смерти.

Приход Смерти в мир. X, 710—715.

Адам о Смерти. X, 783—820.

ПРОБЛЕМЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ

1. Стремление к универсализму как характерная тенденция английского поэтического мировидения XVII века.

Описание Вселенной в поэме. III, 418, 541, V, 620—627..

Представление о пространстве, способном творить новые миры. I, 650.

Описание Земли как космического объекта (IV, 591, IX, 99—118), реагирующего на изменение природы человека. IX, 782—784. Изменения после грехопадения. X, 668—675, 710—712.

3. Поэма как синтетический жанр, соединяющий черты драмы, лирики и эпоса.

Основной конфликт произведения:

ДРАМАТИЗМ

Традиции моралите: внешний, вынесенный по отношению к Человеку конфликт Добра и Зла;

Переход от моралите к трагедии: перенесение конфликта внутрь Человека при грехопадении. Зло проникает в Человека. Конфликт Веры и Сомнения; разлад Чувства и Мысли;

. «срединное» положение Знания в отношении к Добру и Злу;

Шекспировские традиции в использовании риторических приемов в монологах:

Падшие ангелы на совете Сатаны. I, 244—249—264. IX, 680-779;

Монолог Змия, искушающего Еву;

Характеристика персонажей через поступок.

ЭПИЧНОСТЬ

Эпическая принадлежность к роду, желание и обязанность его защищать;

Гиперболизм как показатель эпичности:

Пространственно-временной масштаб повествования;

Титанизм образов. VI, 220.

Внимание к внутреннему состоянию персонажей, миру чувств и эмоций;

Соотнесенность состояний Человека и Природы;

Традиции английской поэзии в лирических отступлениях поэмы;

Грехопадение как переход от пасторали к трагедии (возможность комического выхода: антипасторали как пародийный жанр XVII века).

Сочетание образов христианской и языческой мифологии как показатель признания единства и историчности поиска Истины человечеством.

4. Система сравнений и противопоставлений в поэме. Параллелизм образов.

Природа и Хаос. II, 1051.

Физическая слепота и внутреннее прозрение. IV, 50—60.

Разработка шекспировских парадоксов: внутреннего прозрения ослепленного Глостера и обретения понимания потерявшим рассудок Лиром.

Сомнение и Вера. Сомнение как путь к измене. IX, 1140— 1142.

Творящее Слово Божества— VII, 171—242— и рукотворность созданий человека и Сатаны.

Строительство дворца Сатаны. I, 670—675.

Создание оружия Сатаны. I, 725, VI, 472—491.

Щит Сатаны. II, 282—290.

Сатанинская боязнь небытия — I, 253—263 — и готовность Сына-Бога пожертвовать собой ради спасения Человека.

Сон Евы, внушенный Сатаной — V, — и сон, навеянный Богом- XII, 611-614.

Слово и Музыка. Седьмой день творения.

5. Слово, Имя, Число и Время в поэме.

Творящее Слово. VII, 171—242.

Невыразимое. V, 564-566, 571-576, VII, 113-118.

Кто дает названия вещам:

Имена, стертые для Вечности. VI, 373—385.

Человек. VIII, 349-356.

Неназываемость Божества. VIII, 351.

Миф о Вавилонской башне в поэме. XII, 13—62.

Число. VIII, 36-38.

О парности, единичности и одиночестве. VIII, 364—366, 369-375, 380-391, 419-421-430.

Непередаваемость божественной скорости через Число и Время. X, 90—91.

Связь Времени со Смертью. X, 606.

6. Разработка ренессансной проблематики в поэме:

Проблема разграничения и узнавания Добра и Зла II 624-629;

Обсуждение способов борьбы со Злом. IX, 756—759 IV 846-847;

Опасность Сомнения. Проблема острого ума.

7. Концепция греховности. Лики Зла. Совет Сатаны.

КОНЦЕПЦИЯ СЛОВА В ПОЭМЕ. КТО ДАЕТ ИМЕНА ВЕЩАМ

Слово в поэме становится самостоятельным персонажем. Принадлежа Богу, оно, как и Свет, является его атрибутом. В VII книге Архангел Рафаил рассказывает Адаму о том, как Бог Словом творил мир, одновременно давая имена важнейшим вещам и явлениям:

"Let there be light!" said God; and forthwith light Ethereal, first of things, quintessence pure, Sprung from the deep, and from her native East To journey through the aery gloom began, Sphered in a radiant cloud — for yet the Sun Was not; she in a cloudy tabernacle Sojourned the while. God saw the light was good; And light from darkness by the hemisphere Divided: light the Day, and darkness Night, He named. - VII, 243-252.

Таким образом, оказывается, что Божественное творящее Слово качественно отличается от имени, дающегося вещи, — того слова, которое даруется Богом разумным существам и в том числе Человеку. Архангел объясняет Адаму словами, как создавался мир, но его слова в отличие от Божественного Слова не творят, а лишь описывают сотворение. При этом Архангел признает, что словом, данным Человеку и понятным Человеку, невозможно описать ту мощь, которой обладает Божественное Слово, ту связь, которая существует между Словом Творца и называемым им предметом или явлением. Ни числом, ни словом нельзя описать ту скорость, с которой Слово обращается в предмет или явление:

The swiftness of those circles attribute, Though numberless, to his omnipotence, That to corporeal substances could add Speed almost spiritual. — VIII, 107—110.

Об этой же внезапности (sudden apprehension — VIII, 354) говорит Адам, рассказывая о том, как в него входило понимание вещей при знакомстве с миром. И так же, как Архангел, Адам утверждает, что не все Божественное может быть выражено словом: Адаму дано ощущать счастье бытия, но не дано выразить свое состояние в слове (I... feel that I am happier than I know. — VIII, 282). Та же трудность возникает, когда Архангелу нужно рассказать по просьбе Адама о битве Небес с полчищами Сатаны:

How shall I relate To human sence th" invisible exploits Of warring Spirits? — V, 564—566.

Мильтон заставляет Архангела найти выход в сравнениях — поэтическом приеме, активно разрабатывавшемся поэзией средневековья и Возрождения. И использовать при этом знакомое и отработанное обоснование:

What surmounts the reach Of human sense I shall delineate so, By likening spiritual to corporal forms, As may express them best — though what if Earth Be but the shadow of Heaven, and things therein Each to other like, more than on Earth is thought? — V, 571—576.

Разделение Слова на Божественное и Человеческое, видимо, служило воплощению общего замысла Творца, который умышленно отделил Небесное от Земного для того, чтобы, по словам Рафаила, не искушать Человека и пресекать его самонадеянность в стремлении к пониманию того, что им не может быть осознанно:

God, to remove his ways from human sense, Placed Heaven from Earth so far, that earthly sight, If it presume, might err in things too high, And no advantage gain.— VIII, 119—122.

Архангел говорит Адаму о том, что мудрость состоит в том, чтобы «Не отравлять / Тревожным суесловием услад / Блаженной жизни, от которой Бог / Заботы и волненья удалил, / Им повелев не приближаться к нам, / Доколе сами их не привлечем / Мечтаньями пустыми и тщетой / Излишних знаний». «Суетная мысль, / Неукрощенное воображенье» (VIII), — вот что мешает Человеку быть счастливым. Рафаил пытается научить Человека правильному обращению со словом. И основой его поучения становится совет не ставить перед собой ненужных вопросов. Придя с поручением ответить на вопросы Адама, некоторые сведения о строении мира Архангел передает в вопросительной форме, как догадку, которую стоит осмыслить, додумать:

What if the Sun Be centre to the World, and other stars, By his attractive virtue and their own Incited, dance about him various rounds? — VIII, 122—125.

Архангел пользуется человеческим словом, не творящим, а описывающим. И делает он это мастерски: движение, динамику, цвет, запах обретают в его рассказе творимые Создателем предметы. Его умение рассказывать о виденном, насыщенность рассказа Архангела деталями, с одной стороны, делают очевидным, что он присутствовал при Творении Мира, все происходило на его глазах, с другой, сближая позиции Адама-слушателя и читателей поэмы, позволяет им в подробностях представить процесс создания Земли. Живописность рассказа Архангела Божественна — он не играет Словом, но стремится быть точным.

Творец не только одаривает Человека словом, но и доверяет ему право давать названия вещам. Адам рассказывает о своих первых ощущениях и впечатлениях о мире, о потребности говорить и ее обретении:

То speak I tride, and forthwith spake; My tongue obeyed, and readily could name Whater"er I saw. — VIII, 271—273.

Вместе с называнием, утверждается в рассказе Адама, приходило и понимание сути вещей, дающееся Богом:

I named them as they passed, and understood Their nature; with such knowledge God endued My sudden apprehension. — VIII, 352—354.

Адаму не удается назвать лишь Творца, поскольку ни одно из приходящих к нему имен не объемлет всей его сути, не вмещает его полностью. И Адам обращается к Создателю с вопросом о том, как следует его именовать:

"О, by what name — for thou above all these, Above mankind, or aught than mankind higher, Surpasses! far my naming — how may I Adore thee. Author of this Universe..." — VIII, 357—360.

Знание имен вещей не всегда является гарантией знания сути, постижения истины. Вспомним о том, что Архангел Михаил считал более важным понимание Человеком необходимости добровольной подчиненности Божественному началу, чем умение называть по именам звезды и миры:

This having learned, thou hast attained the sum Of wisdom; hope no higher, though all the stars Thou knew"st by name, and all th" ethereal powers, All secrets of the deep, all Nature"s works, Or works of God in heaven... — XII, 575—579.

Но порой имя приоткрывает суть явления, дарует понимание истины. Так, рассказывая о том, как Адам должен стремиться к искуплению и выстраивать Рай в своей душе, Архангел Михаил объявляет, что сделать это можно с помощью Любви, но той, что зовется милосердием, Любовью к ближнему: "add love, / By name to come called Charity." — XII, 583—584. Это не любовь к себе, не любовь к женщине и не любовь к жизни, а скорее, любовь к своим обязанностям — способности помогать, облегчать жизнь близких и радовать их. На слух Charity созвучно слову Cherubim (херувим — евр. Kerubim — ангел-страж). Стать стражем жизни, ангелом-хранителем своих близких— участь, достойная Человека, — вот о чем говорит суть слова, не равного слову Love, у которого есть свой круг употребления. Слово созвучно и с греч. хариты, значение корня слова то же — «милость», «доброта». Так называли благодетельных богинь, дочерей Зевса.

МОЖНО ЛИ ИГРАТЬ СЛОВОМ

Судьба Слова в поэме драматична. То слово, которым одарены Творцом разумные существа, принадлежит ангелам, в том числе и падшим.

Говорящий Сатана — особо драматичная фигура, принципиально отличающаяся от дантевского Люцифера, страшного, но бессловесного. Люцифер у Данте лишен Божественного атрибута — слова, хотя в изображенном им аде возможен Свет и огни, которые отсутствуют в мильтоновском царстве Тьмы. Когда падшим ангелам удается осветить дворец Сатаны, они разжигают искусственные огни — чадящие и зловонные, не имеющие отношения к Божественному Свету. Но все падшие ангелы наделены даром слова, и вся глубина их падения выражена в слове, в решимости играть им, обращая его во зло. Именно игра словом составляет суть трагедии падения, и, именно играя словом, падшие ангелы утверждаются в грехе, оправдывая себя в своих собственных глазах.

Мастерство автора поэмы в воссоздании ложного величия отлученных от Высшей Гармонии падших ангелов было столь высоко, игра словом выступающих на совете Сатаны столь искусной, что обмануло английских романтиков, которые посчитали, что Мильтон выступил сторонником Сатаны, воспев, а не осудив его.

Речи Архангела Рафаила, живописующего Сотворение Мира, и падших ангелов, ищущих правоту в своем злодеянии. становятся иллюстрацией ренессансного спора о природе красноречия: призвано ли искусство слова прояснять мысль, делать ее яркой и доказательной, или оно лишь уводит от сути, затемняя истину. Спор заканчивался утверждением того, что красноречие не может быть ни дурным ни благостным само по себе, но служит дурным или благим целям и людям.

Мильтоном оказывается решенной и более сложная задача. Ему удается выявить и продемонстрировать особые свойства Слова:

1. Оставаясь по своей природе Божественным, Слово не может лгать. Используемое для Лжи Слово проговаривается Правдой. Словом нельзя обмануть разумное существо помимо его собственной воли, его собственного желания быть обманутым. Пушкински легкое «Я сам обманываться рад» в поэме Мильтона оборачивается угрюмым настаиванием Сатаны на своей Лжи, трагически отчаянной попыткой Молоха не лгать самому себе и прямо ответить на вопрос, что значит небытие, которое может стать реальной угрозой для повторно штурмующих Небеса бессмертных; изобретательной гибкостью риторики Маммона, стремящегося «вред / На пользу обернуть». — I, 249—264; кокетливым безрассудством Евы, которое выразилось в ее желании попробовать Ложь на вкус.

Обратимся к монологу Маммона на совете Сатаны. — I, 229—283. Аргумент за аргументом он находит и пускает в ход для того, чтобы оправдать свою трусливую позицию: не стоит воевать с непобедимым противником. Он находит красивый ход, позволяющий сохранить достоинство: не нужно штурмовать Небеса, нужно выстраивать новую мирную жизнь и черпать благо в самих себе:

Let us not then pursue, By force impossible, by leave obtained Unacceptable, though in Heaven, our state Of splendid vassalage; but rather seek Our own good from ourselves... — II, 249—253.

Высокая, достойная позиция? Но Слово начинает его вести за собой, и Маммон проговаривается: "and from our own / Live to ourselves." — II, 253—254. И в этой «жизни для себя» прорывается весь трагизм богооставленности, отлученности от высшей гармонии, доказательством которой станет монументальный, великолепный, но лишенный красоты (как начала Божественного), возведенный падшими ангелами дворец Сатаны. Позиция, которую сформулирует Маммон, — «жить для себя» — противоречит установке эпической поэмы на принадлежность к роду и желание его защищать, она опасна даже в стане Сатаны, который становится самостоятельным кланом, требующим единения. Эта установка окажется противопоставленной и той, которую Архангел Михаил посоветует взращивать в душе Адаму, той самой Charity — милосердию, способности жить для другого, одновременно чувствуя и помня, что твое существование исполнено высшего смысла: посвящено обретению утраченной гармонии.

2. Слово может быть использовано во зло. Им можно подтолкнуть к Сомнению, которое собьет с пути Веры. Слово, использованное для Лжи, непременно порождает все новую и новую Ложь. Однажды послужив Лжи, Слово начинает менять концепцию мира и творить новый, ложный мир, в котором меняются все устои и понятия.

Мильтон творит и разрабатывает миф о Божественном Слове и чувствует себя принадлежностью этого мифа. В поэме возникает образ автора — служителя Божественного Слова. Свидетельством тому использование в Прологе поэмы одического мифа о поэтическом восторге. Автор ищет боговдохновленности не в молитве и не в медитации. Он обращается к Небесной Музе и заручается поэтической традицией, осознает свою причастность к ней и тем самым распространяет на любое поэтическое слово такие качества, как истинность и правдивость.

Нечто парадоксальное возникает в тексте поэмы, когда, рассказав с высоким поэтическим мастерством в VI книге о битве Небесных ратей с полчищами Сатаны, в начале IX книги Мильтон заявляет: «Наклонности мне не дано описывать войну» (Not sedulous by nature to indite / Wars. — IX, 27—28). И в этом выражается не неумение взглянуть на свое произведение как на завершенное целое и свести воедино отдельные прописанные части. Так проявилась неукоснительная потребность четко обозначить наиболее важную тему поэмы: не битва в ней главное, не открытое противостояние. Определяя свою поэму как героическую (IX, 20—37), Мильтон отделяет себя и свое творение от традиционных героических поэм, для которых «единственным досель предметом» воспевания были воинские подвиги. Главное для автора суметь сказать о внутреннем величии, заключающемся в способности не лгать самому себе. Таковым обладает Сын Творца, который не задумываясь предлагает свою жизнь в обмен на спасение Человека. За его верой в то, что Отец его не покинет, воскресит, вернет, стоит не изворотливое малодушие, не лукавство, а сила.

Для введения в более широкий литературно-художественный контекст поэмы Дж. Мильтона и выявления ее своеобразия в разработке избранной автором проблематики разговор может быть продолжен, круг проблем расширен и углублен. Для рассмотрения может быть предложен любой из вопросов, сформулированных как дополнительные.

Вопросы компаративного плана призваны оттенить как жанровое своеобразие поэмы, так и особенности конкретно-исторического момента ее создания. Отличия концепций греховности Данте и Мильтона позволяют судить о том, какие изменения произошли в общественном сознании в отношении общечеловеческих проблем и ценностей, и о том, что отличает взгляд на человека XVII века от взгляда средневекового.

Сопоставление позволяет почувствовать то, что две точки зрения требуют различных художественных средств для своего воплощения. Сопоставительный анализ может быть продолжен по пути выявления жанрового своеобразия каждого из произведений, сопоставления своеобразия их проблематики и средств художественной выразительности.

В первой песне сначала вкратце излагается все содержание: ослушание Человека и потеря вследствие этого Рая, бывшего его жилищем; далее рассказывается о первоначальной причине его падения, о Змее или Сатане в виде змея, который восстал против Бога и, возмутив многие легионы Ангелов, был, по повелению Божию, со всем своим войском низвержен с небес в бездну. Далее, вкратце упомянув об этом, поэма повествует о Сатане с его Ангелами, низверженными теперь в Ад. Описание Ада, но не в центре мира (так как предполагается, что Небо и Земля не были еще созданы, следовательно на них и не лежало проклятия), а в области полной тьмы или, вернее сказать, Хаоса. Здесь Сатана лежит со своими Ангелами на огненном озере, уничтоженный, пораженный; через некоторое время он приходит в себя, как бы от смутного сна, зовет того, кто первый по чину лежит возле него; они рассуждают о своем позорном падении. Сатана будит все свои легионы, которые также лежали до сих пор, точно пораженные громом: они поднимаются; число их несметно; они строятся в боевом порядке; главные вожди их называются именами идолов, известных впоследствии в Ханаане и соседних землях. К ним обращается Сатана с речью, утешает их надеждой еще вернуть Небо, и говорит им в конце о новом мире, о новых существах, которые должны быть созданы, согласно древнему пророчеству или преданию на Небе; Ангелы же, по мнению многих древних Отцов, были созданы гораздо раньше видимого мира. Чтобы обсудить истину этого пророчества, и сообразно с этим решить свой образ действий, Сатана созывает весь совет. На таком решении останавливаются его товарищи. Из преисподней вдруг поднимается Пандемониум – дворец Сатаны; адские власти сидят там и держат совет.

Воспой, небесная Муза , первое ослушание человека и плод того запретного древа, смертельный вкус которого, лишив нас Рая, принес в мир смерть и все наши горести, пока Величайший из людей не пришел спасти нас и возвратить нам блаженное жилище. Не ты ли, о Муза, на таинственной вершине Хорива или на Синае вдохновила Пастыря, впервые поведавшего избранному народу, как небеса и земля поднялись из Хаоса . Или, может быть, тебе приятнее высоты Сиона и Силоамский ручей , протекавший у самого прорицалища Господня , то я оттуда призываю твою помощь в моей отважной песне. Не робок будет ее полет: выше горы Аонийской взовьется она, чтобы поведать вещи, каких не смели еще коснуться ни стих, ни проза.

Тебя всего более молю о Духе Святом, Ты, для Кого прямое и чистое сердце выше всех храмов, вразуми меня; Ты все знаешь: Ты присутствовал при начале творения и, подобно голубю, распустив могучие крылья над громадной бездной, даровал ей плодотворную силу. Все темное во мне просвети, все низкое возвысь, подкрепи мой дух, чтобы я, будучи достойным того, дал уразуметь людям вечное Провидение и оправдать пути Всевышнего.

Прежде всего скажи мне, потому что ведь ни на Небе, ни в глубочайших безднах Ада, ничто не скрыто от Твоих взоров, – скажи мне прежде всего: что побудило наших прародителей, в их блаженном состоянии, столь щедро осыпанных небесными милостями, отпасть от их Творца и преступить Его волю, когда она, налагая на них только одно запрещение, оставляла их владыками всего остального мира? Кто первый соблазнил их на эту измену? Проклятый Змей: он, в своем коварстве, кипя завистью и местью, обольстил проматерь человечества, когда за гордость был низвергнут с Неба со всем сонмом мятежных Ангелов. Он мечтал, надменный, подняв восстание, с их помощью возвыситься над всеми небесными властями; он надеялся даже стать равным Всевышнему. С такими дерзновенными замыслами против престола и царства Господа Бога он поднял на Небе нечестивую войну. Тщетная попытка! Всемогущий сбросил его с небесных пространств в кромешную бездну гибели; в безобразном своем падении, объятый пламенем, стремглав летел он в бездонную пучину. Страшная кара ждала там дерзновенного, осмелившегося поднять руку на Вседержителя: закованный в адамантовые цепи, он должен томиться там в муках неугасимого огня. Уже прошло столько времени, сколько для смертных девять раз день сменяется ночью, а он, побежденный, все еще лежал со своим ужасным войском в огненном море, погибший и все-таки бессмертный. Но ему суждена еще худшая кара: вечно терзаться об утраченном счастии и мыслью о беспредельной муке. Он поводит вокруг зловещими глазами; безмерная тоска и страх выражаются в них, но вместе с тем и непреклонная гордость, непримиримая злоба. Одним взглядом, так далеко, как может проникать только взор бессмертных, озирает он пространства обширные, дикие, полные ужаса; эта страшная тюрьма заключена в круге, как в громадном пылающем горниле, но пламя это не дает света: в видимом мраке оно только явственнее выделяло картины скорби, места печали, унылые тени, где никогда не могут быть известны мир и покой; даже надежда, которая никого не оставляет, и та никогда не проникнет сюда; это юдоль нескончаемых терзаний, всепожирающее море огня, питаемое вечно пылающей, но несгораемой серой. Таково жилище, приготовленное предвечным правосудием для этих мятежников; они осуждены на заключение здесь в полном мраке; от Бога и Его небесного света их отделяет пространство в три раза большее, чем расстояние от середины земли до крайнего полюса. О, как не похоже это жилище на то, откуда они ниспали! Сатана скоро узнает товарищей своего падения, раздавленных горами огненных волн и терзаемых бурными вихрями. Ближе всех к нему метался, первый после него по власти, также как по преступлениям, дух, много веков позже узнанный в Палестине и именованный Вельзевулом ?. К нему Архивраг Неба, за то названный там Сатаной , дерзкими словами нарушая зловещую тишину, вещает так: «О, неужели ты тот дух… но как низко пал ты! Как не похож ты на того, кто в блаженном царстве света затмевал своим лучезарным одеянием мириады блестающих херувимов! Неужели ты тот самый дух, мысли, планы, гордые надежды которого были некогда союзником в смелом и славном предприятии? Теперь несчастье снова соединило нас. Ты видишь, в какую бездну низринуты мы с горней выси Тем, Кто победил нас Своими громами? Кто же подозревал о таком могуществе? Но, несмотря ни на эту силу, несмотря ни на что, чем бы Державный Победитель ни наказал нас еще в Своем гневе, я не раскаиваюсь. Потерян мой внешний блеск, но ничто не изменит во мне твердости духа и того высокого негодования, какое внушает мне чувство оскорбленного достоинства, негодования, подвигшего меня на борьбу с Всемогущим. В этой яростной войне перешли на мою сторону несметные силы вооруженных Духов, дерзнувших отвергнуть Его власть и предпочесть мою. Встретились обе силы, огласились небесные равнины громами битв, поколебался престол Всевышнего. Ну и что же, если потеряно поле сражения, еще не все погибло! У нас осталась наша непоколебимая воля, жажда мщения, наша непримиримая ненависть, мужество. Никогда мы не уступим, никогда не покоримся; в этом мы непобедимы! Нет, ни гнев, ни Его всемогущество никогда не заставят преклоняться перед Ним, на коленях молить о пощаде, боготворить Того, Кто так недавно еще перед этой рукой трепетал за Свое царство? О, какая низость! Такое бесчестие, такой стыд позорнее нашего падения. Но, по определению судеб, наше божественное начало и небесное естество вечны; наученные опытом этого великого события, мы не стали хуже владеть оружием, и приобрели опыт: мы можем теперь с большей надеждой на успех, силой или хитростью, начать вечную непримиримую войну с нашим великим врагом, тем, что теперь торжествует, и, ликуя, один, всевластным деспотом, царит в Небе». – Так говорил Ангел-отступник, стараясь хвастливыми речами заглушить глубоко терзавшее его отчаяние. Его отважный сообщник, не медля, отвечает ему: «О Царь, о Повелитель бесчисленных тронов, ты, ведший в бой несметные сонмы серафимов, ты, неустрашимый в боях, заставивший трепетать вечного Царя Небес, ты, дерзнувший испытать, чем держится Его верховная власть: силой, случаем или предначертанием судеб! Слишком ясно вижу я последствия ужасного события: наш позор, наше страшное падение! Небо потеряно для нас; наши могучие рати сброшены в глубочайшую пропасть и гибнут в ней, как только могут гибнуть боги и небесные естества. Правда, мрачен наш блеск, и былые дни блаженства поглощены в пучине нескончаемых зол, но дух наш непобедим; прежняя мощь скоро вернется к нам. Но что, если наш Победитель (я невольно признаю Его теперь Всемогущим, ибо только всемогущая власть могла преодолеть такую силу, как наша), – что, если Он оставил нам всю крепость духа для того лишь, чтобы дать нам силы переносить наши муки и исполнить этим Его гневное мщение, или для того, чтобы на нас, как на военнопленных, возложить самые тяжкие труды в недрах Ада, где мы должны будем работать в огне или служить Его гонцами в глубинах преисподней?.. К чему послужит нам тогда сознание неутраченной силы и бессмертия, неужели для того только, чтобы сносить вечные муки?»